Гоген в Полинезии

Галле в конце концов сжалился и предложил ему другую, более подходящую для него

должность. Речь шла о скромном месте чертежника в Управлении общественных работ.

Жалованье - шесть франков за рабочий день; другими словами, не оплачивались

воскресенья и другие праздники, а также, - чтобы не было прогулов и мнимых болезней, -

все остальные пропущенные дни. В месяц выходило около ста пятидесяти франков,

только-только прокормиться, а уж об уплате долгов нечего и думать. И, как назло, его

добрый друг Жюль Агостини, который долго возглавлял Управление общественных работ,

всего два месяца назад перевелся в другую колонию178. Несмотря на все это, Гоген, как ни

странно, принял предложение губернатора. А может быть, это и не так уж странно, может

быть, как раз возможность с головой уйти в какое-то дело и отвлечься прельстила Гогена.

Ведь знаем же мы случай, когда именно для этого известный разведчик Лоуренс

тридцатью годами позже под чужим именем поступил рядовым в военно-воздушные силы.

Иначе не объяснишь решение Гогена, потому что он не передумал, хотя вскоре получил от

Даниеля де Монфреда 575 франков и ему на весьма льготных условиях продлили заем.

Вообще оказалось, что он зря так маялся: как владелец участка стоимостью в три-четыре

тысячи франков, Гоген по правилам Земледельческой кассы мог превратить свой годичный

десятипроцентный заем в ипотечную ссуду из шести процентов годовых, сроком на шесть

лет179.

Ежедневно ездить на работу в Папеэте - тринадцать километров по скверной дороге -

было, конечно, слишком утомительно, да и времени жалко. Поэтому Гоген забрал Пау’уру

и прочие предметы первой необходимости, запер свою виллу-мастерскую и переехал в

западное предместье столицы, Пао-фаи, в двухкомнатный домик с верандой, который ему

очень дешево сдал один из его новых коллег, Виктор Лекерр. Предупредительность

Лекерра объяснялась тем, что его девушка, Тераиехоа из Матаиеа, была лучшей подругой

Теха’аманы180. С разных сторон, но не дальше ста метров, Гогена окружали не только

старые друзья - семейства Дролле и Сюха, - но и новые знакомые, обитатели маленького

поселка мадам Шар-бонье. Больница тоже была под рукой; очень кстати, потому что

теперь он мог основательно лечиться как амбулаторный больной. Гораздо дальше,

километр с лишним, было до места службы, ибо Управление общественных работ

находилось тогда на самом конце Фаре Уте, узкого мыса в восточной части лагуны (теперь

оно размещается в центре города, рядом с больницей). Но это не играло особенной роли,

ведь у Гогена была своя коляска. Он мог добираться и другим способом, которым часто

пользовался, так как это был единственный посильный для него моцион: на легкой лодке

через лагуну, обычно вместе с Виктором Лекерром.

Как и думал Гоген, работа оказалась убийственно нудной. У нас есть очень

авторитетное описание того, как работалось правительственному чиновнику в середине

девяностых годов, за полвека до того, как в Папеэте появились первые установки

кондиционирования. Автор этой зарисовки - сам Жюль Аго-стини: «День начинается рано,

в четыре часа утра горожане идут за продуктами на рынок около ратуши... Магазины и

учреждения открываются между шестью и семью утра. Первым делом служащие

выспрашивают друг друга о последних сплетнях и обмениваются множеством похабных

историй, которые принес с рынка слуга, приятель или служанка. Истории помогают

коротать время; правда, иногда от этого страдает работа...

Часам к десяти, когда солнце приближается к зениту и в деревянных строениях

становится невыносимо жарко, беседа идет все более вяло, потом и вовсе прекращается.

Но тут наступает время начальству и служащим покинуть свои конторы, магазины и

пакгаузы и идти в город. Одни заходят в клуб, другие отправляются домой, чтобы

перекусить в кругу семьи.

В полдень магазины снова принимают покупателей, часом позже открываются

конторы. Но работать теперь еще тягостнее, чем утром, потому что стало еще жарче, и

зной вкупе с процессом пищеварения скорее побуждает служащих предаться сиесте, чем

отмерять ткани или заниматься какой-то бумагой, которая вполне может подождать, даже

лучше, если она полежит. Наконец, в пять бьет час избавления. Не мешкая ни минуты, все

- управляющие и служащие, начальники и подчиненные - срываются с места с такой

поспешностью, словно их после долгого заточения выпустили из тюрьмы. Что значит

невыносимо долгий и напряженный трудовой день!

Каждый ищет себе развлечение по вкусу. Для многих это означает прогулку до Фаа

или Фаутауа, где можно встретить всевозможные экипажи, веселых и крепких всадников и

очаровательных велосипедисток, которые либо, не торопясь, работают педалями, либо

мчатся очертя голову. Для других это партия в карты или домино, причем перед игрой или

во время оной, как положено, выпивается аперитив. Самые тертые калачи, не задумываясь

о завтрашнем дне, выкуривают трубку опиума. Около часа занимает ужин, после чего

опять идут в клуб или, позевывая, бродят по почти опустевшим улицам»181

Сам Гоген без особой горечи называл свое новое существование «оглупляющим», а