Гоген в Полинезии

то есть налогоплательщики, обязаны оплачивать их «увеселительные поездки». Вместе с

тем он допускал, что, «в сущности, это славные люди, у них лишь один недостаток, к

сожалению, очень распространенный: все они страшные посредственности». По-

видимому, презрение было взаимным, так как он признается, что чувствовал себя

«удивительно одиноким» среди всех этих холеных чиновников в крахмальных

воротничках. Наверно, одной из причин, почему они сторонились Гогена, была его

внешность. Мало того, что он отрастил длинные волосы, которые, кстати, совсем не шли к

его мужественному лицу, Гоген к тому же носил коричневый бархатный костюм,

фиолетовые ботинки и широкополую артистическую шляпу!

После заходов в Аделаиду, Мельбурн и Сидней, которые показались Гогену большими

и бездарными слепками с городов Англии, «Океания» наконец 12 мая бросила якорь на

рейде Нумеа. Соблюдая полное беспристрастие, он не менее саркастически отозвался и об

этом типичном французском городишке, который в девяностых годах прошлого столетия

был почти таким же пресловутым местом ссылки, как Гвиана. «Что за потешная колония

этот Нумеа! Красивая и забавная. Чиновники с годовым жалованьем всего пять тысяч

франков могут позволить себе разъезжать с семьей в собственных экипажах, одевать жен в

дорогие наряды. Разгадайте эту загадку, кто может! Невозможно! Всех богаче бывшие

каторжники, и они вполне могут рассчитывать на видное положение. Отсюда соблазн

мошенничать и вести беспутную жизнь, ведь если ты попадешь под суд, то быстро

станешь счастлив».

В пути Гоген с недовольством узнал, что между Новой Каледонией и Таити суда ходят

всего два-три раза в год, и если ему не повезет, придется торчать в Нумеа несколько

месяцев. Сойдя на берег, он поспешил обратиться в канцелярию губернатора и услышал,

что его верно информировали. Впрочем, его тут же успокоили известием, что следующее

судно отправляется уже через неделю. Речь шла о военном транспорте «Вир», который «по

особому назначению» ходил между островами и, если оставалось место, брал

гражданских пассажиров. Билет стоил неслыханно дешево, всего шестьдесят франков36. К

тому же благодаря официальному письму Гогена без разговоров поместили с офицерами, и

ел он в офицерской кают-компании. Несмотря на это, последний этап путешествия

оказался самым тяжелым и неприятным, главным образом потому, что «Вир» представлял

собой старый парусник, который давно пора было сдать на слом, но одержимые

бережливостью военно-морские власти вместо этого снабдили дряхлую посудину

стопятидесятисильной машиной, при благоприятных условиях развивающей скорость до

шести узлов. Правда, все три мачты оставили - и очень мудро поступили, так как машина с

годами становилась все капризнее и бедному командиру «Вира» то и дело приходилось

ставить паруса, чтобы дотянуть до порта. Был у достопочтенного корабля и еще один

недостаток. Хотя он уже много лет служил в мирных водах Южных морей, на нем по-

прежнему стояло шесть палубных пушек, по три с каждой стороны; в итоге - сильная

качка даже при умеренной волне.

Новая Каледония и Таити лежат почти на одной широте, в поясе, где круглый год дует

восточный пассат. И, зная многочисленные пороки «Вира», его капитан никогда не

отваживался идти против ветра прямо на Таити. Он поступал, как поколения

судоводителей до него: спускался в новозеландские воды, чтобы воспользоваться

господствующими там сильными западными ветрами. Путь от этого почти удваивался, но

зато получался выигрыш во времени. Плавание от Нумеа до Таити занимало всего около

трех недель; конечно, если машина не подводила.

«Вир» отчалил в назначенный срок - 21 мая, другими словами, до разгара зимы в

южном полушарии. Так что Гоген вряд ли зяб, даже когда судно проходило самую южную

точку огромного полукруга. Но теснота на борту была невыносимая: вместе с ним плыли

тридцать пять солдат, три флотских офицера, жандарм с семьей, капитан-пехотинец (с

нефранцузской фамилией Сватон, очевидно, фламандец) и одна-единственная таитянка37.

Тем не менее сомнительно, чтобы пассажиры предпочитали отсиживаться в своих каютах.

Вот как описывает условия на борту один чиновник французской колониальной

администрации, проделавший тот же путь несколькими годами раньше: «Я один занимаю

каюту рядом с кладовкой. Но я стараюсь возможно меньше находиться в каюте, потому

что даже днем там тьма кромешная, и вентиляторы плотно задраены, не позволяя выгнать

спертый воздух и вонь, распространяющуюся из машинного отделения. И, однако, я пока

не жалуюсь на сон, несмотря на полчища огромных тараканов, которых, вероятно,

приманивает солонина в кладовке... Так или иначе, время идет. Лучшая пора дня - утро.

Как только рассветает, я с радостью выскакиваю из своей смердящей каюты и поднимаюсь

на мостик, чтобы наполнить легкие свежим морским воздухом... Офицеры, сменившиеся с

ночной вахты, отдыхают, судовой врач играет у себя на флейте, а мы режемся в вист в

офицерской кают-компании»38.

Погода стояла на редкость хорошая, машина, против всех ожиданий, ни разу не