Гоген в Полинезии

Но действительно большую и почетную победу над своим заклятым врагом Гоген одержал, когда 14 июня поднялся на борт «Дюшаффо». Командир корабля не только лично встретил и учтиво приветствовал его, но отвел ему отдельную каюту, а также место в офицерской столовой[108]. В толпе провожающих на берегу преобладали местные жительницы, которые отменно повеселились две недели вместе с матросами и офицерами крейсера, теперь же, как этого требовал таитянский этикет, плакали навзрыд и бросали в воду белые венки. Но одна таитянка пришла только ради Коке: на большом камне, болтая в воде босыми ногами и глядя сквозь слезы на корабль, сидела Теха'амана. В пестрой толпе туземцев бело-черными пятнами выделялись пять-шесть европейцев, которые тоже участвовали в проводах Гогена. Нужно ли объяснять, что это были лейтенант Жено и представители семейств Дролле и Сюха. По доброму таитянскому обычаю, они стояли на пристани и махали, пока «Дюшаффо» не протиснулся сквозь узкий проход в рифе.

Благодаря новым мощным моторам «Дюшаффо», в отличие от старика «Вира», не нужно было описывать никаких дуг в поисках попутного ветра. К тому же в этом направлении мореплавателям всегда помогал пассат, и уже через неделю Гоген прибыл в Нумеа. Впрочем, его бы лучше устроило, если бы этот переход продолжался так же долго, как плавание на «Вире». Потому что в Нумеа Гогену пришлось три недели ждать судна, идущего во Францию, живя в гостинице и питаясь в ресторане. Немалый удар для «нуждающегося», как отметил саркастически сам Гоген… Когда же наконец прибыл большой пассажирский пароход «Арман Бехик», принадлежащий компании «Мессажери Маритим», оказалось, что общая каюта третьего класса, где отвели место Гогену, битком набита солдатами, а так называемая прогулочная палуба занята овцами и коровами. И уж совсем невыносимым для Гогена стало «классовое неравенство», когда он среди привилегированных пассажиров роскошного первого класса увидел своего старого мучителя, губернатора Лакаскада, который в Новой Зеландии сумел сразу пересесть на другое судно и поспел в Сидней как раз вовремя, чтобы попасть на «Арман Бехик». Хотя Гогену это было в общем-то не по карману, он поспешил уплатить разницу и перешел во второй класс.

После всех непредвиденных расходов у него к 30 августа, когда он прибыл в Марсель, оставалось всего четыре франка из шестисот пятидесяти, с которыми он выезжал из Папеэте[109]. Однако Гоген был бодро настроен и уверенно смотрел в будущее. Он хорошо поработал и не сомневался, что написанные им шестьдесят шесть картин помогут ему достичь того, чего он так упорно и самоотверженно добивался: заслуженного признания и дохода, который позволил бы ему наконец воссоединиться с семьей.

Глава VI. Поворотный пункт

Гоген будто предвидел, что на пути домой у него будут всякие дополнительные расходы, потому что еще до отъезда с Таити он написал Метте и Даниелю и попросил их прислать ему в Марсель немного денег. Но когда на борт «Армана Бехика» в Марселе поднялся представитель пароходства, у него не оказалось для Гогена ни писем, ни денежных переводов. Железнодорожный билет до Парижа стоил около двадцати франков — в пять раз больше того, чем располагал Гоген. Оставаться на пароходе нельзя. Выход один: поселиться в дешевой гостинице и ждать, пока его не выкупят.

Он особенно рассчитывал на Мориса Жоаяна, директора картинной галереи Буссо и Валадон, ведь тот был прямо заинтересован в том, чтобы выставка новых картин с Таити состоялась и прошла успешно. И Гоген послал Жоаяну коротенькую телеграмму, поневоле коротенькую, так как приходилось экономить на каждом слове. А затем его осенила блестящая мысль справиться на Марсельском почтамте, нет ли там письма до востребования. Письмо было. Даниель сообщал, что Серюзье дал взаймы двести пятьдесят франков, получить их можно по такому-то адресу… в Париже. Он истратил последние гроши на вторую телеграмму, после чего, наверно, пошел бродить по городу и особенно внимательно разглядывал витрины продовольственных магазинов, пока не настало время возвращаться в гостиницу и ложиться спать на пустой желудок в своем скромном номере.

К счастью, двести пятьдесят франков пришли уже на следующий день, и поздно вечером он прибыл в Париж. Была пора отпусков, к тому же пятница, все его друзья отдыхали за городом, и никто не пришел на вокзал. Но гораздо хуже то, что некуда деться со своими чемоданами, холстами и скульптурами. Была не была — он сел на пролетку, доехал до мастерской Даниеля, и после некоторого препирательства консьерж впустил его.