Годы и судьбы

Как-то вечером, прочитав очередную заметку, вдруг подумала с тревогой: а не зазнается ли он? Вспомнила, как, прощаясь, он сказал: «Скоро обо мне услышишь…» К ее Косте пришла слава. А не придет ли вместе с ней и тщеславие? Не выдержала и написала запальчивое письмо.

«Откуда ты взяла, что я тщеславный и люблю, если меня хвалят? Мне просто странно. Я даже орденов не ношу, хочу их надеть только перед тобой. Наоборот, стал скромным. Ни единой статьи не прочтешь теперь обо мне.

Особого я ничего не сделал. Делали это «мужики», которые меня почему-то любят…

3 января 1944 г.».

Вот и опять: все это его бойцы, а не он сам. А о том, какие у него бойцы, в газетах не раз писали.

Было такое: заградительный огонь не позволил катерам подойти к берегу. И тогда бойцы бросились в воду, добрались до берега и неудержимо ворвались в траншеи врага.

В другой раз подстерегли в засаде кавалерийский эскадрон, встретили его пулеметным огнем и почти полностью уничтожили.

Как-то у села их остановили вражеские подразделения, навалились с трех сторон. Они вели в обороне бой до темноты, а ночью взяли штурмом господствующую высоту, захватили минометы, пушку и несколько пулеметов.

В ходе очередного броска в тыл врага встретили нашу рейдирующую казачью часть, соединились с ней и внезапным ударом освободили крупный населенный пункт.

Таковы были эти люди, которых Ольшанский с грубоватой лаской называл «мужиками», хотя у многих на подбородках был еще юношеский пушок. Он знал их, верил им и не страшился с ними никаких заданий.

Первым из ольшанцев стал Героем Советского Союза молодой матрос Андрей Стрюков. Поначалу парень вроде бы ничем не выделялся среди других. На отдыхе был неприметен, в боях тоже был как все. Но в жесточайшей схватке у Лупаревского маяка близ Херсона, когда пуля сразила командира взвода Николая Починина, именно Стрюков взял командование на себя, увлек товарищей в атаку, и они прорвали оборону врага.

А как открыто и бескорыстно любили бойцы своего командира! Любили за то, что он всегда с ними — и в самом пекле боя, и во время передышки, любили за редкую способность найти теплое слово для каждого, поддержать и утешить в горе, разделить по-братски радость, быть строгим командиром и вместе с тем близким человеком. Настоящим офицером-коммунистом.

И еще жила в них непоколебимая вера, что с их командиром никогда не пропадешь. Ведь в каких переделках они ни побывали, а всегда выходили с честью и при этом (что казалось удивительным) всегда с минимальными потерями.

Ольшанский умел воевать. И именно в этом была главная причина успехов его отряда.

Но откуда взялось это умение у вчерашнего рабочего парня, ставшего офицером в силу военной необходимости?

«Я помню Махарадзе, да, я писал докладные, я душой хотел на фронт… Это желание не давало мне покоя. Я доходил до одурения, занимаясь по вечерам вопросами тактики, я развивал такую фантазию в решении тактических задач, что доходило до того, что, забывшись, начинал даже командовать.

3 января 1944 г.».

Да, он с невероятным упорством готовил себя к фронту, постигал заранее кровавый и горький опыт войны. Наряду с тактикой нашей армии он знал тактику врага, его приемы и методы, его психологию и привычки. Прекрасно владея советским стрелковым оружием, он так же глубоко изучил трофейные образцы и научил бойцов владеть ими.

К каждому бою Ольшанский готовился детально, пытливо изучал карту местности, где предстояло действовать его отряду, сверяя ее обозначения со сведениями, полученными от местных жителей. Он стремился быстро разобраться в обстановке, точно оценить возможности и намерения врага, принять оптимальное решение и твердо осуществить его.

Так что вера десантников в своего командира зиждилась на крепкой основе. Они шли за ним в огонь и в воду. И берегли его как зеницу ока.

…В трудном бою у Широкой Балки ударил в упор по десантникам притаившийся пулемет. А потом круто отклонилась трасса пулеметных пуль в сторону командира. И тогда отчаянно метнулась вперед чья-то фигура, закрыла Ольшанского собой.

Восемь пуль прошили грудь сержанта Буторина, и, падая на руки спасенного им командира, может быть, он еще успел увидеть, как взметнулся над пулеметным гнездом разрыв матросской гранаты.