— Это джинн не мужского рода, а женского, — пояснил мне Осман. — Квандиша сильна, могущественна и очень сердита.
— А как насчет экзорциста? — спросил я.
Осман передал мой вопрос прорицательнице.
Она взяла свинец и растопила его в кастрюльке, которую поставила на газовую плиту. Когда свинец расплавился, она вылила его в стальную чашу, до половины наполненную водой. Раздались треск и приглушенное шипение, обычно возникающее тогда, когда что-то очень горячее мгновенно остывает. Женщина засучила рукава, внимательно посмотрела на свинец, подумала над тем, что увидела, а затем сказала что-то Осману. Его лицо побелело от страха.
— Это
— Но где нам столько найти?
Осман перевел мой вопрос.
Прорицательница вновь внимательно посмотрела на серебристый металл.
— В Мекнесе, — сказала она.
Камаль появился на седьмой вечер после своего исчезновения. Он позвонил в ворота. На глазах у него была белая повязка, а в Дар Калифа его привел маленький мальчик. Я поздоровался со своим помощником, но никак не прокомментировал его очевидную потерю зрения. Я знал, что объяснение последует сразу же. Мы сели, и Рашана принесла нам кофе на подносе. Камаль поискал чашку рукой. Я заметил, что сад выглядит великолепно.
— Я не могу этого увидеть, — сказал он.
— Что случилось на сей раз?
— Срочная лазерная офтальмологическая операция.
У Камаля была удивительная способность говорить правду так, что она походила на ложь. Я всегда первоначально предполагал, что он лжет, однако впоследствии обнаруживал, что его слова были правдой. Совсем недавно он отпросился на несколько дней, говоря, что у него обострение диабета. Я позвонил его врачу. К моему удивлению, сказанное моим помощником подтвердилось.
Камаль пошарил рукой в кармане, достал оттуда помятый клочок бумаги и протянул его в моем направлении. Это был рецепт на очки.
— Времени расхаживать незрячим у тебя нет, — сказал я холодно. — Нам нужно найти двадцать экзорцистов. Мы едем в Мекнес.
Камаль поднял край повязки и посмотрел на меня, моргая.
— Я знаю, у кого там об этом спросить, — сказал он.
Работы по ремонту дома продолжались. В иные дни у нас собиралось до шестидесяти рабочих одновременно. Они занимались полами и стенами, то есть были каменщиками и плотниками. Примерно половина из них перебрались в главную гостиную, где они спали рядами, как рекруты, отправляющиеся на войну. Приблизительно, к середине марта зимняя хандра покинула нас. Мы воспрянули духом и легко задышали, хотя и приближалась удушающая летняя жара. Сад наполнился жужжанием пчел, привлеченных запахом цветов жимолости, жасмина и огненно-красного гибискуса. Вокруг деревьев кружили птицы разных форм и размеров: аисты и витютни, ибисы и горлицы.
Строители, как ни старались, никак не могли закончить начатую работу. Маляр останавливался прежде, чем сделать последний мазок кистью, а каменщик оставлял последний гвоздь не забитым до конца. Проклятие незавершенной работы доводило меня до полного исступления, но я не мог ничего поделать. Мы могли бы переехать в свои спальни намного раньше, если бы только одна-единственная связка плиток была до конца выложена на стены туалета. Без этого специалисты по
Всё в Дар Калифа было связано между собой, а эти связи переплетены в сложный запутанный клубок. Частью проблемы было общение: возник барьер, но не языковой, а культурный. Правду говоря, я по-настоящему не беседовал ни с одним из мастеров, но у меня было такое ощущение, что если бы я даже заговорил с ними на беглом арабском, мы все равно не поняли бы друг друга.
Я постоянно напоминал себе о том, что нельзя обманываться насчет Касабланки. Это огромный, быстро растущий город, в котором есть всё: последняя европейская мода, быстрые машины и шикарные рестораны. Но это — лишь на поверхности. Подлинная Касабланка — это место с устойчивыми традициями, в которых преобладают традиции древнего Марокко. Наши мастеровые овладели своими ремеслами, трудясь в качестве подмастерьев, и сами являются частью той прочной основы, которая обеспечивает королевству твердый курс.
Невозможность завершить работу выводила меня из себя. Я стал выплескивать все накопившееся во мне раздражение на Камаля, который ходил в очках со стеклами такими же толстыми, как стекло молочных бутылок. Он был единственным из всех, кто мог понять мои тирады.
— Почему, черт возьми, они не могут закончить одно дело прежде, чем переходить к другому? — настойчиво повторял я раз за разом.
Камаль, опустив глаза, хромал за мной.