Медленно кружились огромные птицы, как будто время для них ничего не значило. Я подумал о тех тысячах и миллионах лет, на протяжении которых такие же орлы точно так же кружили над долинами и лесистыми горами первобытной Америки, купаюсь в свежем ветре, в чистом синем горном небе, неотъемлемая часть нашей природы. Из всех орлов, чьи хищные глаза и вздыбленные перья когда-либо украшали гербы королей и государств, только эти, белоголовые, безраздельно принадлежали одной Америке. Их, повелителей неба, независимых, бесстрашных, величественных, республика, когда была молода, избрала своим символом. Теперь они перестали быть ее символом. Им на смену пришел технологический «орел», нелепое и скрипучее создание рук человека. Символического в орлах осталось только одно — то, что они вымирали. В мире, принадлежащем технике, не осталось места живой природе так же, как и величию, бесстрашию, независимости, гордости.
Одиночество этих пяти последних могикан потрясло меня до глубины души. Но вот они разлетелись — и одна пара, снижаясь кругами, направилась к высокой сосне, стоявшей поблизости от меня. Я видел в бинокль, как они спускались к себе в гнездо, выставив вперед седые головы, растопырив когтистые лапы, как выпущенные самолетные шасси. То была истинная поэзия движения: колебания их крыльев напоминали волнообразные движения рук гавайских танцовщиц или медленное качание огромных пальмовых листьев, овеваемых тропическим пассатом.
Хриплый шепот сторожа вернул меня к действительности.
— Знаете, я всегда рад, — сказал он, — когда вон тот молодой возвращается. Пока у них еще черные головы, они всегда попадают под пулю первыми.
Он показал мне бочонок со свежей рыбой, только что полученной из рыбопитомника. По моему распоряжению орлов кормили только рыбой, специально очищенной от микробов и остатков ядохимикатов. Я еще раз просмотрел, цело ли проволочное заграждение. У меня было странное предчувствие: надо бы остаться здесь, поблизости от бесценных моих подопечных… Но меня ждал аэровоз, и я щедро дал сторожу на чай.
— Не волнуйтесь, я жизни не пожалею, чтобы их уберечь, — сказал он. Я улетел, почти успокоенный.
И тут, будто в наказание за мою самоуверенность, произошло самое ужасное. На следующее утро мне позвонил с аэродрома доктор Поддл. Он сообщил, что как член Комитета по Орлам счел своим долгом отложить дела и провести хотя бы один из этих последних решающих дней в орлином заповеднике.
— Было бы просто странно, — сказал он, смущенно усмехнувшись, состоять в комитете по охране птиц, которых никогда в жизни не видел.
Меня порадовала такая добросовестность, и я перевел ему по телефону деньги на расходы.
Доктор Поддл вернулся из Флоридаполиса после обеда — гораздо раньше, чем я ожидал. С пепельно-бледным лицом он вбежал в кабинет, где я сидел над своим докладом. Повалившись на стул, он прерывающимся голосом сообщил, что только что был свидетелем гибели одной из оставшихся пар орлов.
— Они умерли в страшных судорогах, — сказал он. — Я все видел. Это ужасно!
И он сам начал как-то странно подергиваться.
— Не может быть! — пробормотал я, чувствуя, как пол уходит у меня из-под ног. — Боже мой, не может быть!
— Я это видел! Видел! В бинокль! Это все ДДТ — помните, как погибали малиновки? Но вы же как будто приказали кормить их свежей рыбой из питомника, — ведь в ней же нет ядохимикатов?
— Это верно, — обреченно сказал я. — Но ведь ядохимикаты накапливаются. Они накапливаются долгие годы. Долгие годы…
Окна закачались у меня перед глазами.
— Эти яды уже почти двадцать лет как изъяты из продажи, — возразил он.
— Но никаким законом нельзя извлечь их из почвы, воды и живых организмов. Слишком поздно!
— И мне довелось это видеть. Мне! — Доктор Поддл встал, быстро вышел и вернулся с черным чемоданчиком.
— Вот они, — сказал он, открывая крышку. — Толпа добежала до них раньше, чем мы со сторожами. У них тоже у всех были бинокли. Как только упала первая птица, все бросились к ней. Изгородь повалили прежде, чем я успел опустить бинокль!
Пораженный ужасом, я глядел на то, что было в чемодане.
— Охотники за сувенирами, — сказал он.
Я увидел две голые белые птичьи тушки. Орлы были ощипаны дочиста.
Всю комнату заволок какой-то серый туман, в котором плавали черные точки. Я потерял сознание.
Открыв глаза, я обнаружил, что лежу на старом кожаном диване в кабинете профессора Стэдмена. Сам Стэдмен стоял рядом.
— Как я сюда попал? — спросил я слабым голосом.
— Меня вызвал доктор Поддл. Я примчался в штаб-квартиру и привез тебя сюда.
— А где орлы?
— В холодильнике.
— Пустите меня, я встану. Я должен встать!
Я поднял голову и увидел, что на мне — халат профессора.
— Нет, тебе пока нельзя вставать. Фитц, ты здесь лежишь уже несколько дней. Сегодня пятнадцатое.
— Что-о?
— Да. За тобой ухаживала сиделка. Я не дал тебя забрать отсюда.
У меня на глазах навернулись слезы.
— Спасибо, — прошептал я.
— Не за что. Но ты ничего не ел. Сейчас я принесу тебе бульон и немного чаю.