Год длиною в жизнь

— Как насчет того, чтобы отвезти меня к «Венере» и угостить фаршированным омаром, о чем мы с тобой всегда мечтали? — предложила она.

Я не выдержал и улыбнулся, подумав про себя: «Какая она все-таки умница!» Сколько себя помню, мне всегда хотелось попробовать этого омара, но я считал, что мы не можем себе этого позволить. И вот мы поехали туда.

Сказать, что я был разочарован, — значит, ничего не сказать. Фаршированный омар в «Венеции» оказался и вполовину не так хорош, как я ожидал. Зато и с деньгами ради него мы расстались легко. «После стольких мечтаний, казавшихся несбыточными, — подумал я, — как все-таки хорошо, что мы ездили к Фло».

* * *

Благодаря льготной пенсионной программе я смог благополучно уволиться от МакКаски раньше положенного срока. Заработанных денег должно было с лихвой хватить мне до самого конца. При этом я мог не беспокоиться и о благополучии Беллы, обеспечить которое должен был договор страхования жизни на крупную сумму, взносы по которому я, ворча и жалуясь, выплачивал долгие годы. Едва успев подписать бумаги, я заявил, что мы переплачиваем, но агент оказался ушлым и ловким малым. «Этот договор нам и даром не нужен», — вновь и вновь жаловался я Белле, но, раз начав платить, было бы глупо бросить это дело на полдороге, верно? Еще никогда я так не радовался тому, что сохранил то, что поначалу представлялось полнейшим излишеством. Потому что теперь моя жена не только сможет жить на эти деньги, но и вести безбедное существование, причем еще долго после собственного выхода на пенсию. С одной стороны, у меня возникло очень странное чувство, когда я понял, что мертвый стою больше, чем живой. С другой, гораздо более важной, точки зрения, я был счастлив оттого, что Белла получит возможность жить лучше, чем когда-либо.

Не собираясь никому рассказывать о том, какая незавидная судьба меня поджидает, я пришел на лесопилку МакКаски, чтобы в последний раз вдохнуть запах смазки и свежих стружек. Меня не покидало ощущение нереальности происходящего. Как могло случиться, что я, бригадир, отвечающий за качество работы в этом гигантском деревообрабатывающем цехе, стою без дела и в последний раз оглядываюсь по сторонам? Я не думал, что мне станет не по себе, но в душе поселилась тоска. Я ведь проработал на этом месте всю жизнь. В нем заключались смысл и цель моего существования, и это ради него я поднимался каждый день — пять дней в неделю — в пять утра. Лесопилка давала мне как раз столько сверхурочных, чтобы хватало оплатить учебу дочери в колледже, и вот теперь я пришел попрощаться с ней навсегда.

Бобби, Марти и даже братья Смитон — которым полагалось быть похожими друг на друга как две капли воды, поскольку они считались близнецами, но которые были совершенно разными, — подошли, чтобы пожать мне руку и пожелать удачи на пенсии.

— Ничего, скоро увидимся, — пообещали они.

Но я-то знал, что этому уже не суждено сбыться.

Я посидел с ними на дебаркадере, пока не закончился последний сегодняшний перерыв, слушая, как Адам распространяется насчет бывшей подружки.

— Мы были вместе почти всю учебу в автошколе, пока учились водить грузовики с прицепом, — пошутил молодой умник, чем заслужил негромкие смешки, позволившие ему продолжать. — Черт, я ведь и вправду любил ее! Она была такой здоровенной, что на ее заднице можно было играть в футбол.

Смех стал громче.

— Думаю, она перекусывала в перерывах между едой. Уж не знаю почему, но меня по-настоящему заводило, когда я поднимался следом за ней по лестнице. Глядя на нее, мне казалось, будто под одеялом дерутся два поросенка.

Тут уже не выдержал и засмеялся даже я.

— А когда мы шли на танцы, я никак не мог врубиться, то ли она танцует «электрик слайд», то ли это судороги. А еще она заставляла меня брить ей спину под душем — после того, как газонокосилка сломалась и мы едва не погибли от удара током.

Мы посмеялись в последний раз, и тут раздался свисток. Самое время. Ребята как один поднялись, отряхнулись и разошлись по своим рабочим местам. Я же в последний раз огляделся по сторонам, взял свою карточку табельного учета и — в память о прежних временах — пробил ее.

* * *

Пока Белла сражалась с реальностью моего досрочного выхода на пенсию и пыталась преодолеть боль, вызванную осознанием неизбежного, я в бессильной муке наблюдал за тем, как она, спотыкаясь, бредет по той же темной аллее, по которой шел и я. Она срывалась по любому поводу, даже самому незначительному, и то и дело принималась плакать. Дни медленно складывались в недели.

Как-то я даже проснулся позже обычного, но старые привычки умирают медленно. На протяжении долгих лет я привык вставать с петухами, а теперь мое воображение не простиралось дальше того, чтобы с кружкой кофе выйти на веранду, где заняться было решительно нечем, кроме как усесться в деревянное кресло-лежак и слушать сплетни ранних пташек.