Год 1914-й. До первого листопада

– А ничего они не подумают, Джоржи, – отмахнулась Ника-Кобра. – Если кому-то придет в голову блажь расспрашивать людей на набережной, то все они дружно скажут, что вы по-дружески встретились со своими старыми знакомыми. Правда, потом рассказы будут разниться. Одни скажут, что мы все вместе ушли вниз по течению, по направлению к Белградской крепости, другие сообщат, что мы направились в противоположную сторону, третьи поведают, что мы сели за столик в плавучей кафане (только они не сойдутся в мнении, в какой именно), а четвертые будут уверены, что мы пошли по одной из улиц в сторону центра города.

Услышав это, я только покачал головой. Наверное, если бы убить эрцгерцога Франца Фердинанда потребовалось господину Серегину, то глупый австриец умер бы, даже не поняв, кто и как его убивает. А люди бы потом были уверены, что его застрелил собственный охранник, или же он сам покончил с собой на глазах у всех.

– Нет, так мы не поступаем, – ответил господин Серегин, когда я изложил свои предположения. – Обычно у нас практикуется так называемый «визит каменного гостя», когда злодея в ночное время попросту по-тихому похищают из спальни, сколько бы слоев охраны ни стояло у дверей и окон. Я вообще предпочитаю убивать только на поле боя, и лишь немногих отборнейших мерзавцев приговариваю к казни на эшафоте. Вот представь себе: ты кого-нибудь казнил, и через некоторое выясняется, что только этот человек знал нечто важное. И что потом – рвать на себе волосы во всех неудобных местах, потому что из ада никого обратно уже не выдают?

Вот так, за разговорами, мы и пришли в главный штаб армии господина Серегина. А то, что тут квартирует именно армия, было видно невооруженным глазом, и даже не потому, что все встреченные нами люди (по большей части женского пола) были вооружены различными разновидностями холодного оружия. Толпа вооруженного народа – это еще не армия, но местные обитатели на толпу совсем не похожи. Казалось, кинь господин Серегин боевой клич, и воинствующие девицы сразу выстроятся в блистающие новеньким оружием батальонные колонны.

По дороге мне дали испить из Источника Прохлады, попутно предупредив не пить из всех фонтанчиков подряд, если я не уверен, что знаю об их назначении. Потом быстро, насколько это было возможно, меня провели по всем интересным местам это странного города, в подавляющем большинстве населенного женщинами различных разновидностей.

Особенно впечатляли смуглые мускулистые остроухие девки двухметрового роста, легко, будто прутики, таскающие в перевязях за спиной длинные двуручные мечи. Я, конечно, любитель пофехтовать, но абсолютно не представляю, как можно управляться с эдаким ломом. А эти диковатые красавицы справляются, да еще как!

Сделав небольшой круг, мы прошли мимо тренировочных полей, где несколько тысяч воительниц и воителей совершенно дикого вида отрабатывали приемы атаки и обороны, когда перед самой рукопашной схваткой винтовка забрасывается за спину, а в ход идет двуручный меч или алебарда. Господин Серегин любезно пояснил, что тут проходят подготовку совсем недавние рекруты его армии, пока составляющие резервный корпус.

Потом мы полюбовались на возвращающийся с учений штурмовой бабий полк, укомплектованный остроухими девицами гренадерского роста, а затем встретили марширующую воинскую часть, целиком состоящую из обыкновенных мужчин. Как сказал господин Серегин, это раненые во время предыдущих кампаний русские солдаты, полностью излеченные в местном госпитале и теперь восстанавливающие навыки армейской службы. И всюду, где бы мы ни были, на господина Серегина и госпожу Кобру люди смотрели с любовью и обожанием, но при этом без всякого самоунижения и подобострастия. К тому моменту, когда мы добрались до штаба, у меня голова уже шла кругом от обилия полученных впечатлений. И больше всего мне было удивительно видеть армию, где есть верховный главнокомандующий, командиры и рядовые солдаты, но нет деления на господ и быдло. Я и сам не любитель делить людей по сортам, но господин Серегин довел этот принцип до абсолюта. Не каждый так сможет: получить в государстве высшую власть и ни капли ее не обратить на пользу себе, любимому, а всю без остатка употребить исключительно ради доверившихся ему людей.