Гоблин

Привязать бы его ремнем каким-нибудь поудобней да закинуть за спину, как пулемет, во было бы зрелище! Но лишнего ремня не было. В рюкзак не влезет. Недолго думая, я схватил дитятю подмышку и рванул дальше. Мало-помалу ходовая машина налаживалась. Меняя руки, потрусил все быстрее и быстрее, уже без аутотренинга чувствуя: мне легко. А вскоре вообще вошел в раж и полным ходом попер по уже плохо заметной колее со всем своим грузом в четверть центнера.

Начался дождь, это сразу стало мешать. Почва под ногами быстро стала липкой, подошвы опасно скользили по мокрой траве, на них налипли комья грязи. Красивый ковер из листьев, покрывающий дорогу с боков, куда-то пропал, открыв взору черную вязкую землю, утыканную тонкими острыми корнями. Поливало все сильней и сильней, одежда постепенно промокала. Хорошо, что поросенок не мешал, трясся молча, висел смирно.

Есть, наконец-то!

Солнце зашло. Под грозовым тропическим небом темный корпус допотопного сухогруза «Бильбао» приобрел новый облик — нехороший, зловещий, не думаю, что даже рисковые любители такого индастриала с восторгом остались бы здесь на ночь. Теперь вид судна со стороны еще больше впечатлял фактурой, самим фактом своего появления на суше да и вообще полным контрастом с окружающим миром. Только небу Амазонки известно, сколько долгих лет сухогруз неспешно ржавеет на тропическом берегу. Грустное зрелище. Некогда ухоженное и работоспособное судно, которым гордился капитан и экипаж, ныне беспомощно лежит на берегу чужой планеты… Чего-то ждет. Или кого-то.

После бега чувство голода обострилось. Жаль, что я не набрал тех устриц. Сейчас без соли сожрал бы.

Неприступное ржавое чудовище, исключив все пути наверх, кроме одного с кормы, словно ожидало нас, приготовив внутри засаду. Да не пугай ты меня, пуганый… Но на подходе к судну я дернулся — прямо передо мной зашуршала трава. Какой-то паразит удирает, ночью их тут будет много. Уф, все-таки заставил вздрогнуть! Тут же зашуршало опять. Бляха, да это же полоз! Полтора метра вкусного мяса! На этот раз Мишка Сомов не оплошал. Бросив свинью в лужу и в два прыжка догнав удирающую змею, я молодецким ударом отрубил голову и победно поднял извивающееся тело над головой.

— Живем, братан!

Поросенок взвизгнул и тут же спрятался за спину.

— Не сикай, хвост крученый, этот нас уже не укусит, а вот мы его укусим, да еще как, полной пастью. Добыча есть, подниматься будем здесь, иди сюда, малец, закину, — сообщил я детенышу. — Там будем в безопасности, да и мокнуть надоело.

На корме рядом с огромной лопастью мятого пера сюрреалистически таращились на нависающие деревья огромный руль и ржавый гребной винт. Винторулевая группа простейшая, никаких подруливающих устройств, судно все-таки очень старое. Каютных окон не видно, иллюминаторы по минимуму. Корма ушла в песок глубже и лежала ниже носа, так что палуба накренилась к надстройке.

Затянувшийся дождь все вокруг сделал неприятным, даже гадостным. Или же так мне показывало окружающий мир мое убитое напрочь настроение. С деревьев, кустов, веток и словно вздувшихся корней, достигавших кое-где в высоту нескольких метров, постоянно капала какая-то скользкая жижа, все вокруг было мокрым, грязным и шевелилось.

И-и, р-раз! Лети, друг! Удачно запустил! Поросенок уже был на палубе и, тревожно повизгивая, смотрел на меня сверху крошечными ошалевшими бусинками.

— Иду, иду.

Подтянулся. Скользкая от капель воды палуба встретила ногу еще и неприятным поперечным наклоном, так что ступать приходилось осторожно: не хватало мне еще травму получить. Рептилиям на борт не подняться. Свин, часто оглядываясь, побежал вперед, и я почти сразу услышал громыхание. Что-то металлическое рухнуло и зазвенело, перекатываясь по палубе.

— Да тихо ты, боров!

Неожиданно по телу пробежала странная мелкая дрожь — такая бывает, когда человек испытывает внезапный страх. Я что, испугался чего-то? Быстро огляделся. Нет, если и испугался, то не дикого зверя. Но и не человека, боевой адреналин не выделился. Тогда чего дергаемся, черт возьми? Стук мириад тяжелых капель по металлу рождал непрерывный тревожный гул. Других фоновых шумов вообще не слышал. Палуба пока не интересовала, вниз, в темноту и сырость трюмов, я лезть не собирался, поэтому сразу пошел к надстройке, поднимаясь на лестнице к ходовой рубке. Поросенок, через раз сваливаясь вниз, карабкался по крутым ступенькам следом.

Мутные от накопившейся грязи стекла рубки уцелели, кроме небольшого окошка с правой стороны. Открыв дверь, я осмотрел поверхности — никаких признаков чужого присутствия. Рубка была разгромлена. Нас встретили панели с выломанными приборами, от которых остались лишь круглые кратеры с загнутыми внутрь краями, всего один ряд латунных тумблеров, переговорная труба, колоритный машинный телеграф с надписями на английском и, конечно же, стянутое латунью грандиозное рулевое колесо с точеными спицами. В другой ситуации я бы обязательно свинтил его и ценным трофеем кинул в джип.

Птичьих гнезд и следов на полу нет, резких запахов тоже, нигде не гниет брошенная еда.