Гоббс

Фейербах совершенно правильно решил вопрос об отношении Гоббса к религии как под углом зрения всей социально-политической системы английского философа, так и в плане его личного восприятия христианской догматики. Фейербах прекрасно понимал, что, объявив религию прерогативой государства, Гоббс не мог, естественно, рассматривать ее как частное дело граждан. Напротив, он вменял в обязанность всех подданных неукоснительно следовать велению религии и принимать ее в том виде, в котором она узаконена верховной властью. Гоббс и сам был готов добросовестно принимать, вернее, проглатывать «пилюли» религии, но это свидетельствовало, как подмечал Фейербах, не о благочестии философа, а о его чисто внешней, или публичной, религиозности. Да и как могло быть иначе, если Гоббс низвел религию с небесных высот до уровня политического инструмента, если он настолько «заземлил» религиозный культ, что превратил его в общественную повинность.

Аналогичным образом решается и вопрос об антиклерикализме Гоббса. Он питался не столько личной антипатией философа к католическому, англиканскому и пресвитерианскому духовенству, сколько всем характером его социально-политического учения. Государство, и только оно, может быть высшим судьей в вопросах религии. Ему одному должно принадлежать право устанавливать, «какие учения о природе и деяниях бога следует публично исповедовать или излагать...» (3, I, 395), а также право «определять способ богопочитания» (там же). Служители церкви суть духовные пастыри и не более. Они являются служителями верховной власти в той же мере, в какой ее служителями являются другие должностные лица (см. 3, II, 525). Власть гражданских суверенов выше власти всех духовных пастырей, включая епископов и пап. Правитель государства — глава как светской, так и духовной власти, «глава церкви в своих владениях» (там же, 531).

Главным объектом антиклерикальной проповеди Гоббса были католицизм и папство. Римско-католическую церковь он справедливо считал самым опасным врагом государственного суверенитета и национальной независимости западноевропейских стран. Но не менее решительно осуждал философ и притязания англиканской и пресвитерианской церквей в Англии, пытавшихся играть активную роль в политической жизни, особенно в период буржуазной революции и гражданской войны. Гоббс подчеркивал в этой связи, что попытки духовной власти добиться независимости от власти гражданской или тем более подчинить последнюю своему влиянию таят в себе смертельную угрозу для государства, могут привести к его полному разрушению. Там же, где церковь возглавляется и направляется «союзом обманщиков», стремящихся к приобретению власти над людьми, наступает духовная тьма. Раздел «О царстве тьмы» в книге «Левиафан» знаменует не только воинствующий антиклерикализм, но и решительное отклонение Гоббсом догматических основ религиозного вероучения и культа. Правда, Гоббс и здесь остается верен себе. Он ополчается против «царства тьмы» во имя защиты «истинной» церкви божьей. Однако, если отвлечься от той формы, в которой проповедует философ свои взгляды, и вникнуть в их содержание, то станет ясно, почему «Левиафан» был запрещен католической церковью и осужден на сожжение с благословения англиканского духовенства на родине его автора[34].

И действительно, Гоббс подверг критике важнейшие положения христианской религии: «будто царство божье есть нынешняя церковь» (3, II, 584), «будто папа является верховным наместником Христа» (там же), «будто пастыри являются духовенством» (там же, 585), т. е. людьми, которым дано право взимания подати с народа в свою пользу. Нападал философ и на христианские таинства: причащение, крещение, венчание, соборование и др., утверждая, что они являются колдовством. Критическому переосмыслению подверглись Гоббсом религиозные представления о вечной жизни, о вечных муках, о бессмертии души и т. п. Ополчался он также на поклонение иконам, канонизацию святых, практику изгнания бесов, считая эти и подобные им церемонии идолопоклонством, пережитками язычества, проникшими в христианскую религию.

И что особенно важно,— Гоббс вовлекал в орбиту своей критики схоластическую философию, те «ложные доктрины», которые не только не приносят никакой пользы, но питают духовную тьму, служат источником суеверий. Под этим углом зрения автор «Левиафана» вскрывает «заблуждения, вошедшие в религию из аристотелевской метафизики» (3, II, 639). Понятно, что речь шла об Аристотеле, препарированном схоластикой, и Гоббс был, несомненно, прав, выявляя органическую связь между идеалистическим учением об абстрактных сущностях, субстанциальных формах, бестелесных субстанциях, скрытых качествах и прочих схоластических измышлениях, с одной стороны, и религиозными представлениями о боге, бессмертии души и т. п. — с другой.