Гномон

– Что все это значит? – спросил я Колсона, нарушив долгое молчание.

– Милая леди делает для нас все, что может, – сказал Колсон. – Но ее прижали, и она немного боится за себя.

– Линдси?

– Да. Видел сосунка на другом конце стола? Он все время писал?

– Адвокаты постоянно так делают – ведут записи.

– Да, ведут, но это был не ее парень. Он вел запись для кого-то другого.

– Это незаконно, – возразил я, – консультация частная.

Колсон пожал плечами:

– Они на это плевать хотели, когда им надо. Вспомни хоть Гуантанамо. Пойми, одно дело, что тебе всегда говорили – так дела делаются, честная игра, правила и все такое, другое – как все было на самом деле, третье – как все стало теперь. Тридцать лет назад тоже, наверное, слегка нарушали правила. Сегодня это в порядке вещей. Если нашим ребятам надо узнать что-то, чего им не положено знать, они вежливо просят американцев. А когда янки хотят пошпионить за своими, чего им вообще нельзя делать, они звонят в наш штаб правительственной связи, мол, сделайте одолжение. Понимаешь? И поскольку они, по большому счету, все тут содержат за свой счет, мы предоставляем им ресурсы. Просто надо держать в голове: если разговор происходит снаружи, его подслушивают.

Энни включилась и спросила Колсона:

– Думаешь, она пыталась что-то сказать нам, не прямо?

– Они выписали ей предупреждение. Если она сделает что-нибудь, что им не понравится, ее выставят из клуба. Может, лишат лицензии. Или устроят аудит, чтобы аналитики обнаружили расхождения, за которые она не сможет отчитаться, так как вчера их там не было. Либо просто дадут георгианцам знать, что она нам помогает, и пусть сами разбираются.

Мне хотелось расхохотаться над конспирологической картиной Британии sub regno exploratorum [46]. Я такой страны не знал и не помнил, но Энни и Колсон явно принимали ее за катехизис. Я посмотрел в небо, на теплое оранжевое свечение города, отраженное от низких облаков, и вдруг увидел его по-новому: солнце как безжалостное всевидящее око, от которого нас скрывает лишь равнодушный покров тумана и смога.

– Ты уверен? – спросила Энни.

Колсон кивнул:

– С того момента, когда она сказала, что Дорожный траст – это слияние государственной и корпоративной власти. Вам это ничего не напомнило?

– Похоже на то, о чем ты говорил, – пробормотала Энни.

Колсон снова кивнул:

– Да. Так и есть. Она очень умная и образованная дама, эта ваша Линдси, сделала очень смелую вещь прямо под носом у гаденыша. Потом ее, наверное, прищучат за это. А нам стоит позаботиться о том, чтобы ей было куда зайти на посадку. Она сказала, что не может давать советы по теме, которая лежит за пределами ее профессиональной компетенции, так?

Я кивнул:

– Но она и не дала нам конкретного совета.

– Да, вроде не дала.

– И ты разочарован.

Я снова кивнул.

– Смотри, она сказала, что не может давать советов не по своей теме: именно это она и посоветовала бы, если бы это входило в ее компетенцию. Понимаешь? Она считает, что это нам и нужно делать – раструбить на весь свет. Но она не может так сказать, потому что в комнате сидит гаденыш. Иначе они заявят, мол, она нас склоняла к нарушению закона, и отберут ее смешную шапочку.

– Она только солиситор [47],– чопорно поправила Энни.

– Да какая разница? Она нам это советует, вот в чем суть.

– Она же именно этого не советовала.

– Ага. Гаденыш так же думает, наверное.

– Ты выводишь это из того, что она сказала про Дорожный траст?

– Базово – да. Это был красный флажок. Вам обоим по-прежнему непонятно?

– Колсон, – сказала Энни. – Ты у нас на этом собаку съел. У других мозги не так работают. Объясни: почему важно слияние государственной и корпоративной власти?

Колсон скривился, будто вопрос и ответ относились к тайному заговору, который ему очень не нравился.

– Это одно из базовых условий победы фашизма в Италии, – сообщил он.

Некоторое время мы обдумывали его слова, молчание вскоре стало тяжелым и мрачным. Они приехали ко мне, чтобы посоветоваться и укрыться. Мы набросали черновик формального ответа, а затем, понимая, что нам это с рук не сойдет, обратились к диковинным и своенравным призракам свободы интернета – группе «Анонимус» и ее любопытным, несуществующим родичам: «Великолепной семерке» и «Круглому столу», «Четвертому голосу» и «Серому I», даже к «XX-менам». Мы позвонили в центры активистов и газеты, всем сообщили о своем решении бороться. Все воспылали праведным гневом. Все сказали, что помогут.

А на следующий вечер кто-то бросил бомбу под мое бронированное окно.

* * *