Гномон

В руки твои отдаюсь, Мнемозина, и молю тебя показать самый благий свой лик. Мнемозина, Матерь Мария, Матерь Исида. Вашими престолами заклинаю вас и нашей общей женской природой. Вашими сыновьями заклинаю и молю вас и вашей любовью. Вашими сыновьями и моим. Ради Августина. Ради Сципиона. Ради Адеодата. Простите меня. Помогите мне.

Помогите мне.

Говорят, магия — это призывание имен, и я знаю лишь одно другое имя для колдовства. Если бы я верила, было бы лучше, но я не верю. Да и с чего бы? Я растратила свой запас веры и ничего не увидела, чтобы он вновь наполнился. И потому:

Ради меня. Только один раз — ради меня?

Кто же я тогда?

Я — это я. Всегда.

Я выбираю своего сына, вгоняю руку в локоть трупа Сципиона, даю пальцам нащупать ту тайную часть, которая мне нужна.

Это моя душа.

На равнине Эреба, в царстве Гадеса, на берегу горящей и вездесущей огненной реки, я обрела нежеланный гнозис: познание и разговор с собой. Открывается дверь во Флегетоне.

Всезнайка исчез, и я прохожу сквозь стену.

Двери в мире

— Сколько теперь?

— Сорок семь минут.

Невозможно узнать, сколько времени прошло в нижнем мире. И спрашивать глупо, это ведь выдумка. Сорок семь минут. Значит, память встроилась. Можно смотреть ее как свою собственную.

Двери в мире. Проходить через стены и врата огня, огня вездесущего. Мир подо всем, как подземелье, как субстрат.

Будто ингредиенты в котел.

Афинаида взламывает оперативный уровень мироздания.

Только с зубами

Ехал грека через реку, сам в мешке, а мешок в багажнике. Должен признаться, это совсем непохоже на шикарную жизнь. Скорее напоминает очень жестокую сказку Доктора Сьюза.

Ходят слухи о людях, настолько богатых, пресыщенных и безмозглых, что они нанимают других людей, чтобы их похитили вот так, прямо из офиса, уволокли на недельку на Мальдивы — без начальственной блютусной гарнитуры, телефонов и прочей сверхсрочной деловой чепухи. Всё потому, что у них настолько нет власти над своей невероятно роскошной жизнью, что они не могут даже устроить себе выходной, и платят, чтобы их заставили.

Серьезно: научитесь включать на телефоне режим «Не беспокоить». Развивайте самоконтроль, желания какие-нибудь, положительные привычки, да? Потому что прямо сейчас, когда у меня голова болтается на заднем сиденье водительской кабины, а кожзам то ли царапает, то ли липнет к коже там, где мешок сползает, я с радостью готов сообщить, сэр или мадам, со всеми вашими многочисленными вариантами и безопасным окружением, что если вы думаете, что похищение — это в чем-то круто, то вы — совсем дерьмо.

Кроме аромата просроченного сэндвича в коробке-холодильнике, я чувствую запах ветивера, пива и носков. Девушка, которая не Стелла, душится теми же духами, что она, а мужики, которые рядом с ней, наплевательски относятся к гигиене ног.

Нужно было нанять охрану. С того самого момента, как я понял, что делаю, с первого раза, когда увидел акулу в цифрах на катодно-лучевом экране. Я сейчас должен сидеть в пуленепробиваемой машине из тех, что могут «Хаммер» расквасить как яйцо всмятку. На переднем сиденье должны сидеть два парня с именами типа Стив и Варислав, чтобы у обоих был характерный среднеатлантический говор, по которому сразу понятно, что английский они учили в Словакии, и загрубевшая кожа на руках, по которой сразу понятно, чему еще они выучились. В машине должны быть пулеметы, ракеты, внутренний запас кислорода и широкоформатный телевизор. И гребаный шест для стриптизерши!

А я вместо этого изображаю позавчерашнее суфле и думаю о своей умершей бывшей девушке, потому что эта девушка, похожая на нее, на самом деле, наверное, квазирелигиозная фашистка — надела мне на голову мешок.

Я поворачиваю голову, там что-то на ткани, какое-то влажное пятно эфира, липнет к лицу, как поцелуй, или погружение, или полное солнечное затмение, которое происходит лишь во мне. Я вижу белые зубы, очень большие белые зубы, и чувствую, с какой силой они смыкаются, но я к ним уже настолько привык, что вышло почти по-домашнему. Если только они не настоящие. Это был бы номер, да?

Черт, надеюсь, я теряю сознание, а не жизнь.

* * *