Гномики в табачном дыму

В один прекрасный день Гиорги прочел в каком-то журнале статью музыковеда Зозо Гудушаури, в которой до небес возносилась первая симфония Зазы Асатиани, исполненная оркестром народных инструментов под управлением дирижера Тенгиза Гамрекели. Сказать правду, Гиорги очень порадовался, этому. Специально подкараулил ребят и каждого поздравил в отдельности: одного — с великолепной симфонией, второго — с бесподобным мастерством, третьего — со всемогущим пером. Ребята приняли похвалу равнодушно, как должное, но Гиорги, восхищенный успехами соседей, не придал этому значения.

Через несколько месяцев, на этот раз в центральной газете, Гиорги прочел обширную статью музыковеда Зозо Гудушаури, который восхвалял вторую симфонию Зазы Асатиани, исполненную объединенным симфоническим оркестром музыкальных училищ. Дирижер тот же — Тенгиз Гамрекели.

Гиорги Картлишвили снова порадовался успехам соседей, подкараулил их и поздравил. Ребята выслушали его с холодной вежливостью, что расстроило Гиорги.

Ровно через год Гиорги увидел в окно Тенгиза, Зозо и Зазу. Давно не видел он их вместе. Зозо и Заза иногда встречались ему, но Тенгиз давно не попадался на глаза. Говорили, что он учится в Воронеже, в докторантуре у профессора Ваганяна. Приятели, вспомнив молодость, гоняли во дворе мяч — разминались. Пока Гиорги спускался к ним, «разминка» кончилась и ребята сидели в тенечке на длинной скамье. Гиорги подошел к ним, поздоровался. Ребята продолжали говорить — на своем, им одним понятном языке. Язык этот понимал и Гиорги, поскольку был придуман ими в молодости, в пору бурной деятельности квартета.

— Привет, ребята! — повторил Гиорги.

— Привет! — ответил за всех Тенгиз и снова обратился к приятелям: — Что делает Старейший?

— Пьет, — ответил композитор.

— Очень? — Тенгиз знаком пригласил Гиорги присесть.

— Так, что не может больше пить.

Гиорги присел.

— А Талантливейший? — снова спросил дирижер, утирая пот.

— Увлекся административными делами, — ответил музыковед.

— Карьерой заинтересовался, — разъяснил композитор.

— Значит, не может больше писать? — настойчиво выяснял дирижер.

— Где у него на это время? Но все же ухитряется… Ораторию сочинил.

— Хорошую?

— Очень хорошую, — с нескрываемой завистью ответил композитор.

Дирижер рассмеялся.

— А Гений? Как поживает Гений?

— Охотится.

— Пусть охотится, нервы будут в порядке.

— Он такую сонату сочинил — наверняка отхватит премию, — снова с завистью сказал композитор.

Дирижер опять рассмеялся и обернулся к композитору: