— Бери свою соль и мотай, — обозлился Арчил.
— А мне сон приснился! Хороший такой, цветной, музыкальный — рассказать?
— Не нужно.
— Ну, тогда и мне ни соль твоя не нужна, ни…
— Ну чего, чего обиделся… — Голос Арчила зазвучал примирительно: не хотел, чтобы сосед затаил обиду. — Садись, рассказывай.
— Не хочу, пусти.
— Ладно, Жора-джан, на, бери соль и еще деньги в придачу. — Арчил сунул в карман Гиорги пятидесятирублевку. — Девочек в кино сводишь, мороженое им купишь.
Отказаться от денег Гиорги не смог.
Взяв соль, он повернулся уйти, подумав: «Быстро же я ожорился!» — но тут его остановил голос Важи. Прислонясь к косяку двери, он слушал разговор брата с соседом.
— Думаешь, нам деньги легко даются? Думаешь, без труда, сами в руки плывут? Мы пота не проливаем, по-твоему? Быстро же ты нам тюрьму уготовил, Жора-джан! Мы на волоске висим, на одной ниточке пляшем. Оборвется она — и прямо в пасть льву угодим. А из той пасти вырваться, заткнуть ее — всех наших денег, что скопили, не хватит, до того они, гады, обнаглели и разохотились… Во вкус вошли, — зло закончил Важа.
— Понимаю.
— Да не дождетесь вы этого! Ни ты, ни твои соседи! Не надейтесь! А знаешь почему?
— Не знаю.
— Потому, что я вот дам тебе сейчас денег, просто так, и ты не сможешь отказаться!
— Смогу! — Гиорги быстро вытащил смятую пятидесятирублевку и бросил вместе с солью обратно на стол.
— Не сможешь! — Важа уверенно подошел к столу, взял брошенную Гиорги ассигнацию, старательно расправил, положил на нее пять сторублевок и учтиво протянул Гиорги: — Возьми, Жора-джан, и молчок — никому ни слова, что ты здесь видел, я про деньги говорю. Не видел, ладно?
Гиорги уставился на деньги. Побелел…
— Бери, бери, лето на носу, семью на дачу отправишь.
Гиорги посерел.
— Не дождетесь, говорю тебе! Я тому типу каждый день втрое больше проигрываю в «дави-даубасе»; вот почему не дождетесь! Да, проигрываю ему, хотя он даже того не знает, что шиши-беши[10]будет одиннадцать. Как ему знать, если у него всего десять пальцев на руках! — с издевкой объяснил Важа.
Он спокойно прошелся по комнате.
— Помнишь, я девушку загубил? Помнишь. А как Арчил на человека наехал и покалечил ему ногу, помнишь? Помнишь, конечно, сам в той машине сидел. Так вот, оба случая мне всего в тысячу восемьсот обошлись. Дурачье! Не знали, что я бы сто тысяч не пожалел, лишь бы откупиться. Но я поторговался и за гроши откупился.
Гиорги почернел. Он умирал.
Братья Мартирозашвили привели его в чувство и на руках отнесли в его однокомнатную квартиру.