Читаем Гнёт. Книга 2. В битве великой полностью

— Тянется народ к знаниям. А единственную школу для взрослых закрыли, — проговорил Бетгер.

Ронин задумчиво смотрел вдоль улицы, в ту сторону, куда ушла Лада Багрова. Проговорил со вздохом:

— В Питере часто повторяют слова поэта Гиляровского. Удачные у него экспромты:

В России две напасти:Внизу — власть тьмы,А наверху — тьма власти…

— Перескажу Хмелю, обрадуется, будет повторять каждому, — улыбнулся Древницкий.

— Как он себя чувствует?

— Что же не навестил родню?

— Только сегодня приехал. Устроюсь — побываю.

— Скрипит наш Хмель, суетится, но стареет…

Ронин встал, попрощался.

— Пойду в редакцию. Надо дела устраивать…

В редакции верстали завтрашний номер газеты.

— А, Виктор! Птица перелётная, где блуждал? Садись, рассказывай, — приветливо встретил его секретарь редакции.

Сбежались сотрудники. Знакомились, жали руку, расспрашивали о столице.

— Кш, кш! Налетели, как воробьи на пшеницу. Занимайтесь своими делами, — помахивал газетой секретарь. — Нам что-нибудь привёз? Не всё же отдал "Ниве"?

— Найдётся и для вас… — ответил Ронин и, как бы между прочим, спросил: — Постоянной работы в редакции нет?

— Поспел вовремя. Нам нужен человек, знающий литературу. Понимаешь, растёт Ташкент, культурные запросы повышаются. Объявились некоторые таланты. Шлют нам стихи, рассказы и очерки, а заниматься ими некому. Возьмёшься?

— Не откажусь. Когда зачислите?

— Хоть завтра. А приступай сегодня. Вот какой ворох писем.

Ронин взял первый попавшийся конверт, распечатал, вынул листок, исписанный размашистым почерком. Это были стихи. Прочёл: "Миг вечности". Задумался.

— Подписано странно — Адал… Адреса нет.

В это время вошёл невысокий сухощавый пожилой человек в полувоенной форме. Секретарь весело приветствовал его:

— Сергей Петрович! Сообщение для хроники принесли?

Тот поздоровался с секретарём и, заметив Ронина, протянул ему руку:

— Как это кстати вы появились на нашем горизонте, Виктор Владимирович.

— Всем я оказался кстати, — улыбнулся Ронин.

— Вы, кажется, выступали на любительской сцене?

— Приходилось.

— В следующее воскресенье ставим в Военном собрании картину из "Евгения Онегина". Сцена в саду. А Онегина начальство угнало в срочную командировку. Мы все в уныние пришли.

— Кто у вас Онегин? — вмешался секретарь.

— Намечался капитан окружного штаба Снесарёв, а выступать будет, по старой памяти, капитан Ронин.

— Не граммофоном ли вы считаете меня, Сергей Петрович? Без подготовки, без репетиций — на сцену!"

Секретарь засмеялся:

— Бывает, Виктор Владимирович, бывает, когда за дело принимается Юдин. Забыл? Он ведь и художник, и режиссёр драматического общества, да ещё преподаватель в кадетском корпусе. Попробуй отвертеться!

— И не подумаю. Выйду на сцену и пущу такого петуха, что зрители разбегутся.

По тонким губам Юдина пробежала улыбка.

— Придётся ответить словами всесильного премьера: "Примеры были, не запугаете!.." Ваша партнёрша не допустит. Татьяна весьма решительная девица…

— А кто Татьяна? Я знаю её?

— Едва ли. Вы же, как Чацкий, с корабля на бал. Татьяной будет мадемуазель Адал… Вот вам и заметка для хроники, — Юдин протянул секретарю сложенный листок.

— Час от часу не легче. Когда репетиция?

Юдин надвинул на лоб чёрную шёлковую шапочку, которую надевал на лысую голову, когда снимал фуражку. Сухое лицо его сразу изменилось. Стало лукаво-насмешливым.

— Две. В среду и в субботу… У вас целая неделя для упражнения голосовых связок.

Долго сидели, спорили, шутили. Разошлись около полуночи.

В понедельник, окончив занятия в редакции, Ронин сел в трамвай и поехал в старый город, к своему знакомому, местному коммерсанту Саиду-Алиму. Являясь гласным думы, Саид-Алим был в курсе всех городских дел, а они интересовали редакцию.

Добравшись по длинной узкой улице до конца, где трамвай делал петлю, Ронин вышел из вагона и направился к знакомым воротам. Дом стоял во дворе, и с улицы виднелась его белая железная крыша. Не успел Ронин постучать, как ворота распахнулись и старик привратник, кланяясь, пригласил:

— Проходите, господин. Хозяин ждёт. Он с балкона увидел вас.

— Как здоровье, дед? — ласково спросил Ронин.

— Слава богу, здоров. Велик аллах! Давно мы вас не видели.

На террасе появился хозяин.

— Приветствую вас, капитан. Будьте дорогим гостем, входите. Кстати, у меня сегодня той.

Саид-Алим довольно чисто говорил по-русски и гордился этим. Он провёл гостя через тихие парадные комнаты на широкую веранду, выходящую в цветник.

Пол был застлан дорогими коврами, возле стен разложены шёлковые курпачи и подушки. Посредине стояли низенькие столики со сластями на подносах.

Хозяин усадил гостя, два раза ударил по медному подносу деревянным молоточком. Тотчас же появился мальчик лет двенадцати с чайником чая и двумя пиалами.

Тишиной и покоем веяло вокруг. В цветнике алели ранние розы. Бордюром посаженные фиалки, анютины глазки и маргаритки буйно цвели, радуя глаз.

Хозяин засыпал гостя вопросами:

— Какие страны повидали, капитан? Что нового в столице? Как наш монарх? Говорят, хворает?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза