Читаем Гнёт. Книга 2. В битве великой полностью

У рампы появилась тонкая девушка в чёрном платье. Бледное взволнованное лицо с огромными глазами, устремлёнными вдаль, произвело сильное впечатление. Её встретили рукоплесканиями. Марина сразу успокоилась, и, не взглянув в ноты, выждав музыкальную фразу рояля, запела романс Тургенева:

Утро туманное, утро седое,Нивы печальные, снегом покрытые…

Мягкий задумчивый голос певицы захватил слушателей.

Сегодня его превосходительству положительно не везло. В антракте к нему подсел жандармский полковник.

— Пришлось арестовать одного участника. Изъяли тихо, незаметно.

— Кого же вы это? Что-нибудь политическое?

Полковник рассмеялся, рыжие усы топорщились, он был похож на облизывающегося кота.

— На днях в резервном батальоне раздавал прокламации, взять не успели… ушёл. Это студент Сергей Древницкий.

— Сын подполковника?

— Да, у которого в послужном списке красный крестик неблагонадёжного.

— А вы не поспешили с арестом, улик как будто нет?

— Удрал он из казарм, это верно. Но показания некоторых офицеров и солдат дают право выслать его в административном порядке, без шума. Война ожесточила людей и вызвала симпатии к революционерам…

Древницкий пришёл на концерт послушать музыку и выступление любимого сына. После того как круто переломил свою жизнь, стал значительно общительней и спокойней. Он шёл по проходу, направляясь к курительной комнате. Навстречу ему стремительно двигался взволнованный адъютант генерал-губернатора.

Давно, когда Древницкий был бригадным адъютантом, он выручил из беды "желторотого" подпоручика, по молодости и застенчивости попавшего в некрасивую историю. Проиграв казённые деньги, подпоручик решил пустить пулю в лоб. Древницкий сумел задержать следствие по его делу, и тот, заняв у дяди денег, внёс недостающую сумму. С тех нор он, теперь уже штабс-капитан, с большим уважением относился к Древницкому и всегда сердечно приветствовал своего спасителя.

Вот и сейчас, увидя Древницкого, улыбнулся, пожал руку. Затем, наклонившись, тихо произнёс:

— Вам первому скажу новость… Стессель сдал Порт-Артур. — Лицо его стало серьёзным, и он хмуро добавил: — Вот как торгуют нашей родиной чиновные проходимцы. Спешу сообщить губернатору.

— Ну, этот фарисей будет рад! Ах, какое, горе, отдать Порт-Артур, неприступную твердыню… — проговорил Древницкий с болью.

Это известие точно встряхнуло его. Он понял, что не может стоять в стороне от таких событий. "Замученный народ там, на далёких маньчжурских полях, проливает кровь, а семьи солдат обрекаются на нищенское существование. Там Стессель и ему подобные набивают карманы, торгуют славой и честью русского оружия".

Антракт окончился. Все поспешно заняли свои места. Сел и Древницкий с тревогой в сердце. Он так задумался об услышанной новости, что не заметил, как Маринка, смело владея своим небольшим, серебристым голоском, пела. Аплодисменты вернули задумавшегося Древницкого к действительности. Заглянул в программу. После пианистки, исполняющей сонату Бетховена, выступит Серёжа.

Наконец наступила долгожданная минута, Однако вместо Сергея вышел Рясинцев и объявил:

— Следующий номер должен исполнить студент Сергей Древницкий. Но по не зависящим от него обстоятельствам он лишён этой возможности. — Рясинцев сделал паузу, красноречиво взглянул на жандармского полковника, и тот весь как-то съёжился, злобно озираясь. А распорядитель бесстрастно продолжал: — "Буревестника" прочтёт Виктор Владимирович Ронин.

Публика зааплодировала. Рясинцев сел за рояль, проиграл бурное вступление, и когда вышедший Ронин начал торжественно произносить знакомые всем фразы, он подавал заглушённые музыкальные реплики. Благодаря этому голос чтеца выделялся, крепнул и вскоре загремел. В заключение, перед самым концом, Ронин сделал паузу и грозно крикнул в зал:

Буря! Скоро грянет буря!

Кажется, никогда ещё стены этого здания не слышали таких оканий.

Как только Ронин ушёл со сиены, Древницкий поднялся и направился за кулисы. Он видел, как Ронин, раскланявшись, быстро ушёл со сцены. Встретив Древницкого в дверях голубой гостиной, Ронин пожал ему руку, усадил в кресло.

— Владимир, Сергея взяли. Просил сказать тебе: "Пусть папа не горюет. Рано или поздно это должно было случиться". Улик у них нет, но вышлют его непременно. Свирепствуют мерзавцы. Хотят запугать нас.

— Как устроить свидание с ним? Помоги, Виктор…

— Поможем. Жаль, Буранский уехал в Баку, он очень ловко обводит этих господ. Но всё равно, связь у нас с ним будет. Пиши записку, завтра ему передадут.

— А ты знаешь, что Порт-Артур пал? Назревают большие события. Войну надо считать проигранной, следовательно, будет усиливаться революционное движение… Завтра с утра я дома, а после двух до четырёх на Соборке. Если будут вести о Серёже, сообщи.

Друзья распрощались. Древницкий ушёл домой. Шагая по комнате, он думал о сыне. Ещё так недавно Сергей помог ему перебраться сюда. С какой любовью, без лишних слов, он налаживал несложное хозяйство отца… А первая ночь, когда они отпраздновали новоселье…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза