Гнёт. Книга 2. В битве великой

— Но если он будет походить на этот необычайный лес, то пусть время тянется медленно.

— Нет, молодой Сокол, эти райские долины скоро перейдут в мрачные ущелья, а затем в угрюмые перевалы.

— Это когда мы свернём на север. Но пока ты посмотри, какие богатства хранит Туркестан.

— Эти богатства поедают дикие свиньи…

— Ты говоришь о плодах, а я о стволах. Вот взгляни на это дерево: кажется, что ствол его вырос из огромного камня. Но это не камень, а драгоценный наплыв. На юге Франции есть город Марсель, там эти наплывы ценятся на вес золота. Вот смотри, лежит упавший от дряхлости ствол, а наплыв ещё долго будет стоять… Ему нет цены.

— Но наплыв здесь, а французский город на берегу Средиземного моря.

— Да, ты мудр и поэтому прав. У нас гниют наплывы потому, что нет дорог и нет предпринимателей.

Дервиш поправил на голове свой колпак и, вздохнув, звонко запел стихи любимого Хафиза:

Звезда полуночи дугой золотою скатилась,
На лоно земное с его суетою скатилась.

Андрей слушал и переносился в далёкую Москву, где остались друзья, занятые кипучей опасной деятельностью.

— Молодой друг, вот неплохое место для нашего отдыха. Пора кормить коней.

Голос Сулеймана прервал воспоминания.

— О дервиш, в тебе сердце Хафиза и душа странника. Это чудесный уголок!

Действительно, место было красивое. Тропа прижалась к подножию дикого утёса, по обрывистому склону которого скользил кристально чистый ручей и с высоты двух метров падал звонким водопадом, разбиваясь миллионами алмазных брызг. Внизу вода наполняла естественную чашу и бежала весёлым ручейком, извиваясь среди изумрудных трав. Могучие деревья с поникшими от полуденного зноя листьями, казалось, дремали и в своих сновидениях грезили волнующими снами. А склоны скал, поросшие кизилом и цветущим шиповником, точно сторожили этот вековой сон ореховых лесов.

Быстро развьючив и спутав коней, растерев им потные спины, спутники пустили их на подножный корм, а сами принялись за приготовление пищи. Сулейман набрал сушняка, в большом количестве лежащего среди густых трав, принёс орехового корня, и через несколько минут запылал весёлый костёр.

Андрей достал кусок слегка присоленной баранины, которой они запаслись вчера в небольшом горном селении, положил в котелок, засыпал крупы, накрошил дикого чеснока и каких-то принесённых Сулейманом трав. Повесив котелок на треногу, он с большим удовольствием разделся и встал под водопад. Купанье освежило его. Одевшись, растянулся на разостланном тёплом халате, блаженно потягиваясь.

Лёжа, он наблюдал за Сулейманом. Все движения дервиша были размеренные, точные. Он привёл в порядок весь багаж, разостлал для себя попону, подбросил в костёр толстых сучьев и стал раздеваться. Андрей залюбовался бронзовым мускулистым телом этого пожилого человека.

— Сулейман, аллах тебя создал воином или борном… Почему ты стал дервишем?

— О молодой Сокол… Аллах создал человека не разрушать, а созидать. Нет ничего позорнее, как отнимать жизнь у себе подобного.

Андрей почувствовал укол в сердце. Неужели этот человек, это дитя природы осуждает его за убийство жандарма? Он с горечью спросил:

— А что бы ты стал делать с таким негодяем и зверем, как жандарм, которого убил я?

Дервиш задумался, точно проверяя себя, мог ли он поступить так, как поступил этот отважный русский юноша. Ответил тихо, но убеждённо:

— Я выждал бы, когда ты или Рустам выполнят волю аллаха.

— Так ты считаешь правильным убийство Крысенков а?

— Да. Слушай, молодой Сокол. Муфтия, мирзу и меня наши мусульмане посылали в Петербург с жалобой на притеснения полиции.

— И ты не побоялся?

— Нет. К царю нас не допустили. Министры держат его узником. Они делают всё, что хотят…

— Это всегда так. Каждый правитель — игрушка в руках своих визирей, он делает, что они хотят.

— Не всегда. Тимур делал, что хотел, а визири выполняли…

— Расскажи подробно, как вы беседовали с министром.

— Рассказывать много не о чем. Когда нас ввели в кабинет, там сидел не министр, а брат аллаха. Он был суров и неумолим. На его вопрос, что нам надо, мы не ответили, страх сковал языки. Он спросил ещё раз. Тогда муфтий локтем толкнул меня в бок, значит — говори.

— О чём же ты говорил?

— О, я был красноречив. Рассказал, как притесняют мусульман в городах, как худо с ними обращаются. Я сказал: "Наши люди больше боятся околоточного, пристава, чем бога. А жандарм — это их Азраил[15]. Мы просим защиты".

— Что же он ответил?

— Он был философом и ответил так: "Бог и Азраил наказывают людей. Полиция и жандармы делают то же… Терпите".

Вдруг Сулейман вскочил и подбежал к костру. Похлёбка кипела на медленном огне и была уже вполне готова. Он разлил её в деревянные чашки, достал лепёшку и, разломив её пополам, пригласил Андрея подкрепиться. Затем Сулейман пригнал ушедших далеко коней, привязал их и последовал примеру Андрея — растянувшись, уснул крепким сном.