Гнёт. Книга 2. В битве великой

Один из ханов, получивший воспитание в Петербурге, ныне полковник, до того ненавидит русских, особенно меня, что при разговорах зеленеет и весь дёргается. Чувствую, будет у меня с ним стычка.

Не думаешь ли совершить путешествие в Закаспийскую область и побывать в Асхабаде? Ты же теперь вольная птица! Впрочем, и я тоже в отставке…

Приезжай, буду рад повидать старого друга".

Твой Виктор".

Прочитав письмо, Древницкий крепко задумался. Как живое стояло перед его глазами волевое лицо Ронина.

Глава четвёртая ВОЗМЕЗДИЕ

…Чёрные дни миновали,
Час искупленья пробил!..

Из революционной песни

Ротмистр Крысенков был в прекрасном настроении. Вот уже неделя, как он ежедневно получает интересную почту. В канцелярии, как всегда, на письменном столе газеты, журналы и среди них много конвертов, открыток. Вот и сейчас сверху газет лежала пачка писем.

Усевшись поудобнее в кресле, ротмистр нетерпеливо отложил в сторону несколько пакетов с казёнными печатями и принялся вскрывать и читать письма. Читал он их медленно, смакуя каждое слово, улыбаясь или похохатывая.

Эти послания ротмистр называл корреспонденцией своих "обожателей". Удовольствие они доставляли ему огромное. Надо сказать, что в течение всей этой недели письма были однообразны и походили одно на другое, как листочки на ветке акации, заглядывающей в окно кабинета.

Вскрыв первый элегантный плотный конверт, на листке глянцевой бумаги Крысенков прочитал:

"Злодей! Нет сил терпеть твои злодеяния!..

Доколе ты будешь мучить людей?

Наш приговор — убить тебя, палача.

Молись!!!

Праведные судьи".

— Хе-хе, голубчики, вы не сильны в литературе… "Злодей — злодеяния"… Ну разве можно так? "Доколе" — это пахнет Цицероном. Милые мальчики. Третий раз угрожают — и все одинаково, фи!..

Он прочёл ещё несколько писем аналогичного содержания, и чем более было в них угроз и проклятий, тем веселее улыбался этот садист, скаля зубы и бормоча:

— Ничего, поживём ещё! Гимназистики, мелкота. Запугать хотят…

Но вот солидный казённый пакет, на углу крупно: "Лично".

— Что-то новое… Почитаем, видимо, пишет старик, почерк угловатый, неровный… Чинуша какой-нибудь. Ну-те!

"Выродок; и преступник! Прекратите пытки и убийства заключённых. Общество негодует" Есть ли в вас что-либо человеческое?.."

Не дочитав, пренебрежительно откинул в сторону.

— Скука. Старый моралист… Не суйся, куда не надо.

Следующий голубой конверт привлёк внимание размашистым почерком. Нетерпеливо распечатал. На голубом листке всего четыре слова:

"Час искупленья пробил!

Соколёнок".

Лицо сразу осунулось, брови нахмурились, прошептал:

— Значит, неуловимый московский революционер Соколёнок здесь?.. Нет! Не может быть. Смел до дерзости, но осторожен…

Настроение было испорчено. Нервно дёрнулся, встал, взглянул на часы. Уже четыре, занятия в учреждениях заканчивались. Неожиданно в голову пришла мысль: "Надо прекратить одинокие прогулки". Взял фуража, выйдя в коридор, спросил у дежурного:

— Где Калач?

— Так что, видать, занедужил… К доктору пошёл.

— Как? Без доклада? Л-лад-дно… — угрожающе протянул Крысенков и вышел на крыльцо.

На улице было людно и шумно. Ясный майский день сиял, наполненный солнечным светом, ароматом цветов, лёгкой свежестью. В синем небе с радостным щебетом носились быстрокрылые стрижи, в зелёных ветвях нежно ворковали горлинки… Люди, окончив трудовой день, шли с улыбающимися бездумными лицами, точно весна вливала в них живительный бальзам, создавая праздничное настроение.