Гнёт ее заботы

Почему Сфинкс об этом спрашивает? И верно ли греческая мифология донесла до нас ее ответ? С чего бы Сфинкс желать, чтобы он сказал человек? К тому же, откровенно говоря, человек не казался таким уж правильным ответом на загаданную ей загадку ― не было ничего в младенчестве, о чем он мог бы сказать «когда солнечный свет еще не изменился». Когда бы это не произошло, людей тогда, скорее всего, вообще еще не было.

Кто же тогда это был? Нефелим? Может быть, Сфинкс одна из них? Может, она ждет, что я отвечу «Вы» вместо того чтобы, по сути, сказать «я».

Он вспомнил отголосок древней памяти, мелькнувший в голове, когда он впервые увидел полосы в небе ― что-то по поводу другой разумной расы на земле. Может быть эта загадка ― своеобразное вежливое требование признания. В этом случае правильный отчет мог бы звучать «мы оба»?

Байрон открыл было рот, чтобы ответить сам, но Кроуфорд поспешно вскинул руку, преодолевая вязкое сопротивление воздуха. Байрон послушно умолк.

― Вспомни… последствия… неправильных ответов, ― сказал ему Кроуфорд. ― К тому же… не думаю… что мифология донесла… правильный ответ.

Сфинкс наклонилась ближе, и Кроуфорд смотрел теперь в темноту ее гигантских глаз. Они были неживые, словно застывшие кристаллы, и от этого становилось почти невозможно разглядеть разум ― пусть и невыразимо чуждый разум ― таящийся в их глубине.

Он увидел, как раскрывается громадный рот, а затем, казалось, вся вершина стала клониться к ее огромной бездонной утробе.

Он прибегнул к своей последней догадке. ― Разумная жизнь на земле, ― выкрикнул он, заставляя слова вырываться наружу.

С этими словами что-то переменилось.

Грозная фигура все еще реяла над ними, но спустя мгновение Кроуфорд осознал, что Сфинкс ушла ― на месте ее арочных крыльев, остались лишь узор облаков с одной стороны, да тень на громаде Юнгфрау с другой, а лицо, в котором таилось столько невыразимой женственности, было теперь лишь узором звезд на темном небе. Сфинкс вернулась обратно, в свой далекий плен на пике Юнгфрау.

Воздух между тем начинал таять ― похоже, он все же ответил правильно.

* * *

Джозефина увидела, что выстрел каким-то образом не настиг Кроуфорда ― он что, в самом деле, успел отпрыгнуть в сторону? ― и безвольно осела на землю, выпуская из рук пистолет. Несколько секунд спустя ее колени и пистолет врезались в припорошенный снегом камень.

Она вспомнила процедуру, о которой говорил ее ночной гость, альтернативу заготовленному пистолету. Тогда она была совершенно уверена, что пистолет решит ее проблему. Теперь же она раздумывала, сработает ли второй способ в этом странном, залитом красным, замедлившем скорость мире ― очевидно, ее проводник не предполагал, что она окажется здесь ― но больше ей ничего не оставалось.

По крайней мере, любовь к себе ей не мешала.

С прерывающими голос всхлипами, она начать произносить слова, которым он ее научил. Воздух перед ней закипел, уносясь прочь, словно эти слова оскверняли царящую здесь пустоту. Снова ей пришло на ум, что она делает все не так, как задумывал ее друг.

Не прекращая произносить заклинанье, она сдернула очки и со всей силы ударила ими по скале. Одна линза разбилась, и она поймала один из медленно разлетающихся осколков затемненного стекла, заставив его остановиться, а затем, нерешительно разрезая вязкий воздух, потащила его вверх, к лицу.

Ей потребовалась вся смелость и решимость, чтобы сделать это, но литания, вырывающаяся из ее уст, не прервалась ни на мгновенье, когда она вонзила осколок стекла в свой собственный глаз.

* * *

Кроуфорд повернулся к стрелявшему в него человеку ― и сердце упало у него в груди, так как он узнал Джозефину, и спросил себя, не придется ли ему однажды убить ее. Затем он увидел темную полосу, спускающуюся по ее лицу, и понял, что она истекает кровью.

«Боже, ― обессилено подумал он. ― Надеюсь, пистолет взорвался у нее в руке, и теперь она умирает».

Она, казалось, вытаскивала, что-то из своего глаза. Что бы это ни было, она вдавила его в камень, и он услышал ее всхлип: «Приди, будь ты проклят ― прозри, как некогда он был зрячим».

На камне начали образовываться большие наплывы. Они вспучивались вверх, словно его вершина была мокрым пологом, рассматриваемым вверх ногами. Внутри выпуклостей начали проступать углы, а затем Кроуфорд различил шары с углублениями похожими на глазные впадины.

Байрон попытался идти сквозь загустевший воздух, затем изрыгнул проклятье и просто поплыл. Двигаться так было неудобно, и вначале он беспомощно трепыхался на месте, но, немного приноровившись, все же доплыл по-лягушачьи до того места, где стоял Кроуфорд.

― Кто это? ― спросил Байрон, взбивая воздух сбоку от Кроуфорда. ― И что, черт возьми, за дьявольские штуки вырастают вокруг нее?