Гнилое яблоко

По словам Деметриуса, решение уйти из Рареха Миико принял за сутки до случившегося, а значит, убийство было скорее спланированным, чем спонтанным. Миико достал из шкафа молоток и подозвал отца. Успел ли тот понять, что происходит? Миико бил его в лицо, ломая нос, выбивая зубы, превращая глазницы в слепые провалы, наполняющиеся кровью. Он уничтожал черты своего отца, гнал прочь его жизнь сосредоточенно и хладнокровно. На это указывают некоторые признаки: его спокойные шаги, запечатленные окровавленным полом; мыло, аккуратно возвращенное на полочку после того, как он смыл с себя кровь; забрызганная частицами мозгов его собственного отца майка, которую Миико, сняв, аккуратно повесил на стул. Конечно, его обыденно-механические действия можно объяснить шоком, но я знаю, что Миико был совершенно спокоен. Он лишь сделал то, что совершал в своем воображении тысячи раз. Меня убеждают в этом мои воспоминания – как он говорил со мной в ночь побега, фактически, сразу после убийства; его дальнейшее поведение. Едва ли Миико чувствовал угрызения совести, отвращение или страх наказания – если только в самой глубине его сумрачной души. Для него произошедшее было просто случаем между двумя людьми, их личным делом, вроде того, со створкой окна, когда Миико получил шрам на шее. Причем здесь Деметриус, я, полиция, еще кто-нибудь, когда Миико убил отца в их доме, в пределах их привычного кошмара на двоих.

Сейчас я уже не обвиняю ни Деметриуса, ни себя. Миико сгубила Долина и его собственное преступление, сделавшее его психику уязвимой к суицидальному призраку Элейны.

Моя мать умерла год назад, в Торикине. За день до этого мы виделись с ней, бродили по саду при больнице. Вокруг цвели яблони, и она рассказывала про соседку по палате, с которой сдружилась. «Моя жизнь давно не была такой интересной». Я посмотрел в ее бесцветные глаза, вдруг припоминая, что раньше они были такие же ярко-синие, как мои, и подумал, что хотел бы, чтобы мама побыла со мной хотя бы еще немного. Но ночью она уснула беспробудным сном. И она была лишь одной из многих беженцев Рареха, которых оказалось невозможным спасти.

Если бы отчет Лемме Талоко был опубликован, последовал бы скандал международного масштаба. Вода поступала в Рарех из подземных рек. Эти реки протекали под Долиной Пыли, так что в город вода поступала уже зараженной. Вот и все, так просто. Яд, текущий из крана, отравляющий нас, заставляющий разлагаться заживо. Но отчет не опубликовали. Тем более странно, что газетчики полностью проигнорировали события Рареха. Деметриус, который вечно каким-то образом добывал сведения, ему не предназначенные, намекал на некий сговор, но я не желал ничего слышать об этом. Подвал этой страны вызывает во мне тревогу, а ее фасаду я уже не верю. На данный момент я предпочитаю довольствоваться просторными светлыми комнатами, не задумываясь о том, почему лестница поднимается лишь до третьего этажа, когда дом так высок, что тянется до самого неба.

Месяц назад мы с Деметриусом приезжали к Рареху, который как город уже не существует (теперь в документах он называется «Закрытая зона N344»). Его территория обнесена колючей проволокой и сеточным забором, уже покрывшимся налетом ржавчины. Жухлая трава тянется наружу, но корни не пускают ее, и она устало повисает на сетке, серая от обильной пыли, возникающей неизвестно откуда. Жители эвакуированы. Пустые дома, за три года постаревшие как за тридцать, стоят заколоченные, покосившиеся, с выбитыми окнами – вандалов всех мастей это мертвенное место влечет со страшной силой, скольких бы царапин ни стоило проникновение за колючую проволоку.

Я дотронулся до металлической сетки, пачкая пальцы в ржавчине, и… уродливая страшная правда, нашептываемая голосом Миико, хлынула в мои уши. Факты, которые я не хотел ни знать, ни принимать. Слишком болезненно; и я отдернул руку.

– Гнилое яблоко закопано в землю, где наконец-то догниет без остатка, – сказал Деметриус.

Но я знаю, что в этой земле есть что-то, что будет хранить его еще долго. В Стране Богов, где деревья вырастают из камня…

В настоящее время я учусь на психологическом факультете Закатоннского университета. Из-за учебы у меня очень мало свободного времени, что на данном этапе моей жизни меня вполне устраивает. Указательный и средний пальцы на моей правой руке едва ли когда-нибудь станут так же покорны мне, как прежде, и пишу я теперь левой. После Долины я возненавидел музыку. Проигрыватели и радиоприемники внушают мне отвращение одним своим видом.