Затем меня начинает разрывать – словно кто-то запустил в меня когтистую лапу и продвигается к сердцу, раздирает плоть и ломает кости, стремясь вырвать его прочь. Я хриплю, царапая землю. Когда мое лицо касается земли, я вижу лицо женщины. Мы смотрим друг на друга – глаза в глаза. Я едва вижу ее, но ощущаю ее одурманенный болью взгляд отчетливо, всей поверхностью лица. Она вытащила все мысли из моей головы и наполнила ее своей агонией. Я касаюсь кончиком носа ее холодного носа, и мой рот вдыхает ее дыхание, пахнущее землей и кровью. Но под моими руками лишь влажная расцарапанная земля (пальцы погрузились в нее глубоко), колючие стебли травы под моим животом – я нигде не чувствую эту жуткую женщину телом.
Меня вдруг с силой отшвыривает, и я переворачиваюсь на спину. Мое сердце рывком извлекают из меня, и за ним тянутся длинные трубки сосудов, разливая по липкой траве мою душу, блуждающую по телу с кровью. Каким-то образом я все еще жив, но полностью осознаю, что умираю. Мои глаза, истекающие слезами, раскрываются, и я вижу…
Полумрак, зеленоватый, будто я плыву сквозь цветущую в конце лета воду. Боли нет, странно, исчезла бесследно. Шумит невидимый дождь, шлепая по листьям. Если мои глаза открыты, почему я чувствую, как подрагивают веки на моих глазных яблоках?
Я открыл глаза.
– Дождь закончился, – известил Отум.
И после его слов я перестал слышать шелест. Я резко поднялся, и с моих коленей полетели в траву записная книжка и полосатая ручка.
– Десять минут тупо смотреть в чистую страницу – продуктивная работа, – ухмыльнулся Отум.
Его слова долетели до меня как сквозь слой толстой ваты. Что я видел? Снова сон? Я еще мог восстановить его в памяти, но на свету он быстро таял, и оставалось только чувство холодного страха.
Миико, молча прошмыгнувший мимо меня, выглядел подавленным и несчастным. Я растерянно подобрал записную книжку, сунул ее в карман ветровки и поспешил за остальными.
Небо излило всю черноту в дожде и сейчас было белое, как равнина, занесенная снегом. Посветлело, но вид веселее не стал – тусклая трава да редкие деревья (несколько искривленных стволов ранее уже привлекли мое внимание, а сейчас я заметил, что все деревья здесь уродливы в той или иной степени). Во мне отравой расплылась усталость. Мне пора начать привыкать к этому мутному мучительному состоянию, если только в принципе возможно привыкнуть к тому, что так скверно ощущается.
То, что
«Но еще есть облако», – напомнил я себе. Хотя… разве случилось что-то по-настоящему странное? Тоска может нахлынуть где угодно, порой без явной причины. С каких пор проявления поганого настроения стали чем-то сверхъестественным? Отум же ничего подозрительного не заметил. Ну а я только заразился беспокойством Миико.
– Ветер дул в нашу сторону, – тихо сказал Миико, поравнявшись со мной. Я посмотрел на него: лицо горит в лихорадочном оживлении. – Я понял. Ветер их сносит.
– Кого – их? – уточнил я с внезапным раздражением. Что он придумал опять? Мне не хотелось слушать его очередные домыслы, если после них мне снятся такие ужасные сны.
– Облака. Ты что, еще не понял?
– Нет, – сердито ответил я.
– Когда мы пришли на то место, под деревом, облака там не было. Потом его принесло ветром, – помолчав, Миико добавил: – Оно накрыло и меня. А Отума, кажется, совсем нет.
– Миико, это чушь.
Он мотнул головой.
– Нет. Ты знаешь. Ты же тоже видел ее. Белую Женщину.
Я сглотнул.
– Какую Белую Женщину?
– Разве ты не рассмотрел? – удивился Миико. – Она была в белом платье. Хотя оно было совсем грязное. Волосы белые, и лицо… Она прошла сквозь заросли и дерево. А потом упала и начала биться о землю.
Я остановился. Неприятное же это было чувство… будто видишь плохой сон… просыпаешься… и вроде все в порядке… а затем сон продолжается, просочившись в реальность.
– Ты испугался? – наконец спросил я, облизав сухие губы.
– Да. Но она сама меня не пугает. Она не злая, но ей было так больно…
– Вы че застряли? – возник поблизости Отум. – Ищите тропу. Могла и зарасти. Хотя… вряд ли ей позволили.
– Какую еще тропу? Разве мы не собирались срезать путь по 132-му?
– Да не воняй ты. Мне только кое-что забрать.
За неимением лучшего мне пришлось принять это объяснение.
Мы с Миико больше не разговаривали. Когда позже я посмотрел на него, я увидел на его щеках неровные красные пятна, будто он тер лицо.