Гнездо в соборе

— На наше счастье, Зирка оказался действительно сильным и властным начальником в своей заговорщицкой банде. Без его приказов никто наверняка не предпримет серьезных шагов, а он — в наших руках. Поэтому нам вовсе нет необходимости ворошить весь муравейник и тем самым ставить под сомнение твои полномочия в Цупкоме. Мы, чтобы не вызывать подозрений, будем даже позволять ему встречаться с некоторыми сообщниками. Так что тылы у тебя, надеюсь, надежные. Паче чаяния, если у Чепилки и Коротюка — этот, видать, хитрая бестия — появится намерение послать кого-нибудь к атаману, не возражай — напротив, поддерживай такую идею. Что касается Лавочника, которого так боится наш нынешний подопечный, то он, наверное, последыш ликвидированных нами «пятерок»{2} и пытается восстановить их. Его появления в Цупкоме тебе следует, конечно, остерегаться. Он тебе оказал услугу, подтвердив версию с переломом ноги, но он же тебя и провалит, если увидит, потому что все их ядра повстанкома ему, наверняка, известны. Если, — сделал ударение Трепалов. — Его, конечно, мы будем держать на коротком поводке и в крайнем случае арестуем. Но помни об этом типе. Он поопытней любого из нас, и у тебя может быть только одно преимущество перед ним.

Ковальчук вопросительно посмотрел на Трепалова.

— Самоотверженность, Гриша, самоотверженность. Вот о каком преимуществе я говорю. Но надо переиграть врага, не прибегая к такому средству. Дорогая цена.

14

Григория Волощука — так именовался теперь Ковальчук — в Цупкоме ждали. Шифровка от Лавочника, подтвердив то, что рассказал о несчастье с Зиркой Григорий, стала для него лучшим прикрытием. Известие, что Зирка находится на квартире доктора Раскина, тоже не вызвало подозрений. Полномочный представитель повстанкома Екатеринославщины, Херсонщины и Таврии — одного из наиболее авторитетных и сильных — сразу же завоевал расположение цупкомовского руководства. С ним считались, от него не имели особых тайн. Чепилко тотчас же привлек Григория к подготовке съезда руководителей подполья и атаманов в Белой Церкви. Где и как конспиративно разместить участников съезда — это было поручено разработать именно Волощуку. Члены екатеринославского повстанкома слыли мастерами по части конспирации. Коротюк был доволен тем, как деятельно и педантично принялся Григорий за дело: среди подпольщиков было мало людей, склонных и способных к черной невидной работе — все или рубаки, вроде Комара, или витии наподобие председателя Цупкома. Коротюк не был настолько ограничен, чтобы не понимать необходимости и в тех, и в других. И все-таки был убежден, что штабная работа — это призвание и привилегия наиболее одаренных и надежных. Беседуя с Волощуком в доме сапожника Власа и во время ознакомительной поездки в Белую Церковь, где сам начальник контрразведки пробыл только сутки, доверив Григорию дальнейшую разработку деталей, Коротюк радовался, что нашел способного, старательного помощника. Может быть, это чувство созрело в нем слишком быстро, но ведь он так долго ждал…

И Григорий старался вовсю. Нужно было так подготовить явки, чтобы уверить Коротюка, что они действительно самые надежные для проведения съезда. Одновременно с этим план заезда в Белую Церковь участников съезда и план их размещения должен был стать самым удобным и для ареста главарей подготавливаемого мятежа. Неожиданно оказалось, что, несмотря на полную противоположность целей обеих задач, решения их вполне совмещались, потому что и та и другая операции должны были проходить строго конспиративно.

Коротюк, единственный руководитель Цупкома, вникавший во все детали подготовительной работы, был доволен действиями своего нового помощника.

— Ну, что же, — сказал Евдокимов, когда Григорий, тайно явившись на явочную квартиру ЧК, доложил ему о ходе операции. — Здесь пока идет как нельзя ладно, и поэтому, Григорий, не будем торопиться радоваться и делить шкуру неубитого медведя. То-то и оно, что когда зверь сам бежит на ловца, охотник от радости и делает промахи. Есть к тому же одно осложнение. Херсонцы упустили Лавочника: исчез и он, и наш работник, наблюдавший за ним. Скорее всего, враг цел, а чекист погиб — иначе он нашел бы способ сообщить о себе. Где сейчас Лавочник? Что у него в башке? Сообразил ли он, — конечно, если случилось самое худшее, — что слежка за ним и несчастье с Зиркой взаимосвязаны? Явится ли он в Киев или плюнет на Цупком, чтобы не ставить под угрозу себя и свою задачу? Ничего этого мы сейчас не знаем, но будем рассчитывать на худшее — береженого бог бережет. Что скажешь, Григорий? Может быть, заблаговременно вывести тебя из игры?

— Что вы, Ефим Георгиевич?! — Ковальчук, внимательно и сосредоточенно слушавший Евдокимова, при последних его словах вздрогнул и покраснел от растерянности. — Это же значит сорвать операцию.

— А оставить тебя в Цупкоме — это, может быть, и операцию сорвать, и жизнью твоей рисковать, — возразил Евдокимов.

— Ну и что же, Ефим Георгиевич! Такое наше дело. Придумаю что-нибудь.