Гнездо над крыльцом

Зловеще багровея, клубилась туча, словно копя силу для единственного громового удара. Но вместо молнии по ее косматому низу вдруг замелькали сотни быстрых, золотисто-розовых искр: в город возвращалась на ночь стая городских ласточек — воронков. Они не спешили укрыться от висящей тучи. Наоборот, со стороны реки к ним летели все новые птицы. С лихой беззаботностью реяли они в подбрюшье небесного чудища, рассеивая ощущение смутного беспокойства.

И в самом деле, едва погасли в окнах верхних этажей солнечные блики, туча, молча уронив несколько капель, словно отступая перед бесстрашными, маленькими птицами, стала таять и рассеиваться на глазах.

Развеяв своими крылышками чужую тревогу, ласточки вдруг сбились в плотные стайки и заметались над крышами и тополями, увеличивая скорость полета. Ближняя стайка, вместо того, чтобы облететь столетний тополь, ринулась в его густую листву, в одно мгновение пронзив раскидистую крону. Стремительный круг — и снова птицы без колебаний бросаются в зеленый шатер. Но на этот раз остаются в нем, и сколько ни приглядывайся снизу, никого не видно. Ни звука сверху, ни лист не шевельнется на засыпающем дереве.

Первый заход нужен был воронкам, чтобы убедиться, что на дереве никого нет. На втором заходе каждый опустился на облюбованную им ветку, где, затаившись, проведет ночь. Другие могли заночевать в тростниках староречья, где собираются и скворцы, и касатки, и трясогузки. Третьи поднялись туда, где ночуют стрижи — в небо.

Июльские ночи теплы даже для таких зябких птиц, как воронки, поэтому усаживаются они каждый отдельно, друг к другу не жмутся. Стайка собралась не случайно: многие в ней знакомы, родни немало. Однако и на дневной отдых, и на ночной птицы садятся так, чтобы между соседями было свободное пространство, самое малое — на ширину птичьего корпуса. Можно разместиться и свободнее, но теснее нельзя. Сразу же возникнет ссора: отодвинься! И лишь ненастье, иногда совсем пустяковое, заставляет их вспомнить, что они одной крови.

Ночной холод вынуждает воронков прибегать к единственно возможной взаимопомощи, чтобы спастись всем: согревать друг друга собственным теплом. Иногда мощные циклоны приносят из Приполярья такие массы холодного воздуха, что лето на Дону превращается в северную осень. Если такое сильное похолодание длится даже не более суток, воронку в одиночку не пережить ночь, когда температура воздуха приближается к нулю градусов.

И ласточки нашли способ, который может показаться несовместимым с их взаимной неприязнью в хорошую погоду Они или сбиваются в живые клубки на карнизах зданий или скал, или отсиживаются в чьем-нибудь гнезде, набиваясь туда как можно плотнее. Дом, слепленный в расчете на пятерых-шестерых, может вместить дюжину взрослых ласточек, и разобраться, где хозяева, где постояльцы, невозможно. Последним достается место под потолком, и их хвосты всю ночь торчат наружу.

Насидевшись в тесноте, утром воронки вылезать не спешат, пока немного не прогреется воздух. Кажется, что они впадают в непродолжительное оцепенение, и может быть поэтому тяжесть верхних становится нечувствительной для нижних. Как-то я с рассвета следил за гнездом, полным ласточек, приметив его с вечера, и утром положение трех торчавших наружу хвостов было таким же, как накануне. Не изменилось оно и за три утренних часа. Кажется, что ни один не дрогнул даже. Птицы в гнезде были как неживые: ни движения, ни звука. Потери общего тепла у такой плотной группы легко одетых маленьких ласточек не могут быть большими: ведь десять взрослых воронков весят столько же, сколько одна сойка или сорока. Поэтому вылетают они из спасительного убежища не еле живыми, а бодрыми и быстрыми, словно просто отдохнули немного.

Летом 1967 года было такое вторжение холода в ночь с 3 на 4 июня, что местами воздух в Подворонежье остыл до пяти градусов мороза. Утром колония воронков из 176 гнезд была как вымершая или покинутая, хотя днем ранее птиц там было не сосчитать. И первые ласточки вылетели из своего жилья только после полудня, а некоторые остались там до вечера. И отсиделись. А стаи береговых ласточек, еще не имевшие норок, куда можно было бы спрятаться, погибли.

Находчивость воронков была, конечно, не случайной, это у них наследственное. Но многолетнее знакомство с этими птицами убедило меня в том, что в их поведении много незапрограммированного, нестандартного, что часто они могут поступать по обстоятельствам, что удачный опыт одиночек может, как и у ворон, становиться общим достоянием. Взять хотя бы гнездостроение. Казалось бы, все в нем — и материал, и размеры гнезда, и его местоположение — должны подчиняться жестким нормам, быть однотипными. У близкого вида, у касатки среди тысяч гнезд не обнаружилось заметного отступления от стандартного образца — лепного получашия под навесом. Воронки тоже сооружают свои гнезда в виде сферы — одной восьмой или одной четвертой ее части. Нам уже примелькались подобные постройки под балконами, карнизами, в углах оконных проемов. Но обнаружилось, что они могут быть и иными.