Когда погасла огненная полоса последнего из трех закатов, с моря подул теплый ветер. Он ласково прикоснулся к моему лицу, так что я сразу узнал старого приятеля. А потом этот удивительный ветер наполнил мои легкие, проник в самое сердце, и я уже не мог понять, какие мысли и желания принадлежат мне, а какие ему. Но кажется, именно ветер заставил меня внезапно подняться и войти в море – я даже раздеться не успел. Впрочем, в тот момент это не имело никакого значения: я почти не чувствовал ни своего тела, ни влажной прохлады, только живое веселое тепло, обволакивающее меня со всех сторон. Я растворился в этом тепле и в ночной темноте, такой густой, что я не мог понять, открыты мои глаза или отяжелевшие веки по собственной инициативе встали непроницаемой преградой между мною и видимым миром.
Я обнаружил себя в собственной постели, в доме Хэхэльфа. Было темно, и я понял, что утро еще не наступило. Как я здесь оказался, являлось для меня полной загадкой. Мокрая одежда валялась на полу, но я не помнил, как раздевался. Более того, я не помнил и самого возвращения домой. В глубине души я был совершенно уверен, что никуда не возвращался, даже на берег не выходил после купания. Просто только что был в море, за городской чертой, в добром часе ходьбы отсюда, купался в упоительной темноте, сотканной не из тягучих волокон мрака, как кажется поначалу, а из бесчисленных сияющих золотистых точек, а теперь оказался здесь. И ничего тут не поделаешь, логику искать бесполезно, можно только расслабиться и махнуть на все рукой.
Я поднялся, закутался в тонкое одеяло Ургов, сгреб в охапку мокрые шмотки и пошел во двор, поскольку был совершенно уверен, что утром они мне понадобятся сухими. Развесил одежду на ветвях старого раскидистого дерева. Хэхэльф в свое время объяснил, что, поселившись в этом доме,
Покончив с хлопотами, я развернулся, чтобы идти в дом: спать хотелось зверски. Но листья деревьев вдруг тревожно зашелестели и так же внезапно замерли. Я ощутил теплое дуновение на своем лице и сразу понял, что это мой приятель ветер пришел меня навестить. Может быть, он просто хотел убедиться, что я благополучно добрался домой.
А потом раздался негромкий завораживающий голос, который уже не раз звучал в моих снах. Но теперь я слышал его наяву.
– Первый ветер дует из стороны Клесс, и он напорист, словно выпущен из грудей пышного улла; он дует шесть дней. Другой ветер – это Овётганна и как бы Хугайда, и далеко его родина, незыблемая и неведомая. Он дует две луны, затихая лишь на время. Третий ветер приходит редко, из тех мест, где его вызывают к жизни бушующие Хэба среди дюн, скал и озер, – отчетливо сказал голос.
Потом он умолк, ветер перестал трепать мои порядком отросшие волосы, окружающий мир как-то внезапно утихомирился, а я растерянно озирался по сторонам, хотя отлично понимал, что никого не увижу.
– А тебя-то как зовут? – робко спросил я у притихшего ветра.
Разумеется, я мог не спрашивать, поскольку и сам знал ответ. Его имя я то и дело бормотал себе под нос, сам не зная, зачем твержу это древнее – то ли заклинание, то ли просто красивое слово – так, на всякий случай.
– Хугайда, – ответил мне знакомый шепот. Немного помолчал и повторил: – Овётганна и как бы Хугайда.
Ласково дунул мне в лицо, торопливо пробежался по волосам, напоследок я почувствовал приятный, но тревожный холодок в основании шеи.
Сейчас я мог поклясться, что этот ветер обладает женским сердцем. Похоже, у меня завязывался самый серьезный роман в моей жизни.
Когда ветер утих, темнота сада внезапно показалась мне почти угрожающей, и я поспешно нырнул в знакомый, уютный полумрак дома. Сон подстерегал меня на пороге спальни, как маньяк-убийца с шелковой удавкой. Повалил на кровать и нокаутировал одним ударом. Бесцеремонное поведение, но я на него не в обиде.
Следующий день оказался на редкость длинным и хлопотным, как, наверное, всякий день перед отъездом. Я с удовольствием помогал Хэхэльфу, который то носился по торговым рядам, покупая подарки для своих бунабских приятелей, то переворачивал вверх дном ни в чем не повинное жилище, пытаясь инсценировать генеральную уборку, то галопом несся на свой «Чинки», чтобы проверить, запаслись ли матросы достаточным количеством провизии.