Гнев Сета

Киммерийцу стало известно, что Олвина попала в рабство, когда ей не было еще и пяти, и жизнь ее поначалу мало чем отличалась от жизни заморийца. Шли годы, девочка подрастала. Наконец ей минуло пятнадцать. Едва из симпатичной девчушки она превратилась в красивую девушку, ее хозяин решил, что она вполне подходит для сераля и где-нибудь в Туране за нее вполне можно выручить хорошие деньги. Олвина не стала дожидаться этого радостного события и бежала. Конечно же, была погоня, но поймать беглянку не смогли. Так она стала свободной, правда, радость ее длилась недолго. Когда первое опьянение волей прошло, она поняла, что рассчитывать отныне может лишь на себя. По счастью, при ней оказался прихваченный у хозяина меч, который сильно помог ей на первых порах, пока она не научилась обходиться и без него. Со временем ей открылась и другая печальная истина: она так и осталась в неволе. Просто клетка ее стала больше…

Калим оказался вендийцем, но, как и ожидал Конан, с сильной примесью зингарской крови. Из-за этого его не признали своим в Вендии, где он лишился состояния, как только отошел на Серые Равнины его отец. Тогда вдвоем с матерью они перебрались в Зингару, и путешествие это больше походило на бегство, которое окончательно подточило здоровье уже немолодой женщины. На второй родине хоть и обошлись с ними несколько мягче (небольшой родовой замок у отрогов Рабирийских гор никого не прельстил), но после смерти герцогини ее осиротевшему отпрыску ясно дали понять, что, появляясь при дворе, новоявленный герцог будет лишь зря терять время.

Вообще-то это были нормальные истории не избалованных жизнью людей, которые сами вершили свои судьбы. Собственно, таким же был и сам Конан. Одним словом, вечер не пропал даром. Благодаря проведенному вместе времени они почувствовали себя одной командой, пусть и временной, но семьей.

Когда подошло время ложиться спать, и Конан отправился наверх, остальные еще задержались ненадолго: слишком уж не хотелось им расходиться после столь хорошо проведенного вместе вечера. На втором этаже им отвели две двухместные комнаты, и Конан ушел в свою. Сон, однако, не шел, что случалось с киммерийцем совсем нечасто. Пытаясь понять причину, он прислушался к ощущениям, но не обнаружил и тени тревоги. Скорее уж бессонницу породило навеянное воспоминаниями странное состояние души, которое приходит нечасто, да и длится недолго.

Он понял, что услышанное вызвало непривычные мысли о странных превратностях судьбы, которая, следуя какой-то необъяснимой логике, делает родных людей чужими, кровными врагами всего-то из-за лишнего куска при дележе наследства… Куска, который на поверку зачастую яйца выеденного не стоит, а руку помощи порой протягивает какой-нибудь незнакомец, которому, казалось бы, и дела-то до тебя нет! Вот и сейчас четыре совершенно чужих человека вдруг почувствовали себя родными друг другу, едва ли не самыми близкими на свете людьми…

Ощущение это было необычным и вместе с тем необыкновенно приятным, ласкающим душу. Убаюканый им, Конан незаметно начал засыпать и уже сквозь дремоту услышал, как открылась дверь в комнату. «Наконец-то гуляки угомонились»,— подумал он.

— Это я, мой король!— услышал киммериец возбужденный шепот Олвины. — Пришла поблагодарить тебя за подарок!

Киммериец с трудом разлепил слипающиеся глаза.

— Да за что же, детка?

Он никак не мог сообразить, что за спешка не позволяет ей потерпеть до утра.

— За коня, мой король! За коня!— возбужденно шептала она, странно возясь посреди комнаты и смешно размахивая руками.— Я всегда мечтала о таком!— зачем-то сообщила она.

Конан уже почти уснул и теперь спросонья удивленно наблюдал, как в ночной полутьме к нему приближается девичья фигурка, постоянно меняющая очертания. Каким образом она собирается благодарить его, он понял, лишь, когда обнаженная женщина скользнула к нему под одеяло.

— Да ты что, милая? — только и смог сказать он.— Сейчас Бергон заявится.

— Не заявится,— ответила она, закрывая его рот поцелуем.

* * *

Конан парил в облаках, но сразу узнал Священную Рощу, что сокровенным заповедником чистоты и силы раскинулась там, внизу, посреди бесплодной пустыни, и насторожился, сам не зная почему. Впрочем… Он почувствовал исходившую оттуда неизъяснимую тревогу, так непохожую на привычное состояние умиротворенности, которая царила в обители Учителя, когда он сам бывал там. Внезапно крылья, что несли его сквозь облака, словно надломились, и киммериец камнем рухнул вниз, но не разбился, а как-то сразу увидел мир другими глазами, словно давно уже наблюдал за происходящим из этого места.

Прямо перед собой он увидел двоих…