Когда Морана ввели в кабинет Мегрэ, парень был поражен, заметив, что прославленный комиссар волнуется больше, чем он сам. Мегрэ смотрел на него, как он идет по комнате — нескладный юноша с всклокоченными рыжими волосами, голубыми фарфоровыми глазами и веснушками вокруг носа.
— Раньше, — начал он, словно кидаясь в атаку, — вы довольствовались тем, что заставляли допрашивать меня ваших инспекторов…
В нем чувствовалась какая-то хитрость и наивность одновременно.
— Так вот я сразу вам скажу, что ничего не натворил…
У него не было страха. Несомненно, то, что он находился здесь, один на один с таким знаменитым человеком, производило на него впечатление, но страха у него не было.
— Ты слишком уверен в себе…
— А почему бы мне не быть уверенным?.. Разве суд не признал мою невиновность?.. Ну, скажем, почти невиновность… И я вел себя покладисто, уж вы-то знаете это лучше, чем кто-либо…
— Ты хочешь сказать, что выдал своих сообщников?
— Они злоупотребили моей наивностью, адвокат это доказал… Он объяснил, что у меня было трудное детство, что на моем иждивении находится мать и она больна…
По мере того как он говорил, у Мегрэ складывалось любопытное впечатление. Механик выражал свои мысли с некоторой выспренностью, но нарочито утрируя свое произношение уличного парижского мальчишки; и в то же время его глаза весело поблескивали, словно он чувствовал удовлетворение от роли, которую играл.
— Я надеюсь, за мной пришли не по поводу той истории? С тех пор я веду себя спокойно, ручаюсь, никто не скажет обратного… Так что же тогда?..
Он сел, не ожидая приглашения, — случай редкий в этом кабинете, даже вытащил из кармана пачку сигарет «Галуаз».
— Можно?
Мегрэ, все еще изучающе разглядывавший его, согласно кивнул.
— А если по каким-то соображениям мы начинаем расследование снова?
Моран вздрогнул, на лице его вдруг появилось недоверие.
— Это невозможно…
— Предположим, мне надо кое-что уточнить…
На столе Мегрэ зазвонил телефон, и голос Торанса сообщил:
— Он здесь…
— Протестовал?
— Не очень… Говорит, что торопится и хочет увидеть вас немедленно…
— Скажи, что я приму его сразу же, как только освобожусь…
Гастон Моран слушал, нахмурив брови, словно соображая, что за комедию разыгрывают перед ним.
— Это все липа, верно ведь? — бросил он, когда комиссар положил трубку.
— Что липа?
— Зачем меня провели сюда… Хотите запугать?.. Вы прекрасно знаете, что все улажено…
— Что улажено?
— Я чист, вот что!.. Хватит на меня вешать!..
И тут — Мегрэ это возмутило больше всего — мальчишка не без смущения, правда, подмигнул ему.
— Послушай, Моран, тобой занимался инспектор Дюпё…
— Да, тот, который сейчас привел меня сюда… Я не помнил его имени… Он правильно вел себя…
— Что значит правильно?
— Правильно — и все!
— А все же?
— Вы не понимаете?
— Ты хочешь сказать, что он не устраивал тебе ловушек и допрашивал по-хорошему?
— Я думаю, он допрашивал меня так, как должен был допрашивать…
В словах юноши, в его поведении проскальзывала какая-то двусмысленность, которую комиссар силился разгадать.
— Так было нужно, верно ведь?
— Потому что ты был невиновен?
Судя по всему, Моран чувствовал себя не в своей тарелке, он тоже был в замешательстве, и слова Мегрэ сбивали его с панталыку, так же как и его слова — Мегрэ.
— Знаете-ка… — бросил он опять, но уже не без колебания, глубоко затянувшись сигаретой.
— Что?
— Да так, ничего…
— Что ты хотел сказать?
— Уже и сам не помню… Зачем я вам потребовался?
— Что ты хотел сказать?
— По-моему, здесь что-то не клеится…
— Не понимаю…
— Вы уверены в этом? Но в данном случае мне лучше заткнуться…
— Немного поздно… Что ты хотел сказать?
Мегрэ не угрожал, но был тверд. Он стоял спиной к окну и выглядел так внушительно, что Гастон Моран почувствовал, как его начинает охватывать паника.
— Я хотел бы выйти… — пробормотал он вдруг, вставая.
— Не прежде чем скажешь…
— Значит, ловушка?.. Кто струсил?.. Кому игра оказалась не по нраву?
— Какая игра?
— Скажите мне сначала, что вы знаете…
— Здесь я допрашиваю… Какая игра?
— Если потребуется, вы будете повторять мне это до завтра, верно ведь?.. Мне говорили, но я не верил…
— Что тебе еще говорили?
— Что со мной будут любезны.
— Кто тебе это сказал?
Парень отвернул голову, решив молчать и в то же время понимая, что в конце концов уступит.
— Так не играют… — процедил он сквозь зубы.
— Что?
Тогда Моран вдруг распетушился и подскочил к комиссару.
— Ах, вы не знаете, нет?.. Ну а про сто тысяч франков?..
Лицо Мегрэ так поразило парня, что он застыл в оцепенении. Он видел огромную фигуру, надвигающуюся на него, две протянутые к нему могучие руки, которые схватили его за плечи и начали трясти.
Никогда в жизни Мегрэ не был так бледен. Лицо его, лишенное какого-либо выражения, походило на каменную глыбу.
Он произнес бесстрастным, но все равно внушительным голосом:
— Повтори!..
— С… С… Вы делаете мне больно…
— Повтори!..
— Сто тысяч франков…
— Какие сто тысяч франков?
— Отпустите меня… Я все скажу…
Мегрэ выпустил парня, но был по-прежнему бледен и в какой-то момент даже приложил руку к груди — так бешено колотилось его сердце.
— Я подозревал, что дал маху…
— Гайар?..
Моран кивнул.