Гнев

— И скусство — это сила, — сказал Слава. — Возьмем, к примеру, подземный переход у моей пекарни. Там стабильно выступают одни и те же музыканты и сидит один и тот же инвалид. Обрубки его ног обернуты в зеленое покрывало. Музыканты — ребята талантливые. С поставленными голосами, с настроенными гитарами. Не говнари, короче.

— То есть не типичный русский рок типа «Алюминиевых огурцов»? — уточнил Глеб.

— Совсем не типичный, — подтвердил Слава. — Так вот. Инвалид с одеялом месяца два смотрел на музыкантов.

— При чем здесь искусство?

— При том, что музыкантам подавали гораздо чаще, чем инвалиду, — сказал Слава. — Ровно до того дня, как он освоил дудочку. Когда я спускался в переход, мне почудилось, будто волынку услышал. Гляжу, а это дудочка. Мои руки сами сотку из кошелька выудили. Искусство — это сила.

— Собрал аудиторию.

— Можно и так сказать, — сказал Слава. — А вообще, попрошайки, нищие, музыканты — это целый криминальный бизнес.

Глеб ценил Славу в том числе и за то, что друг не имел привычку долго и нудно пересказывать свои будни. Каждая история в устах бывшего армейца превращалась в иллюстрацию живой мысли, в доходчивый пример. Слава два с половиной года владел пекарней и только последним летом вышел в плюс. Без связей, без образования Слава выстроил малый бизнес, совладав с Роспотребнадзором, налоговой и прочими поставщиками услуг, официальными и не очень.

Подошедшая официантка выгрузила с подноса пиво для Глеба и облепиховый чай для Славы.

— Ваш сырный суп готовится, — сказала ему официантка.

— Жду, — сказал Слава. — Принесите еще стакан питьевой воды.

— С газом или без?

— Не минералку. Обычную кипяченую воду.

— Рекомендую «Перье». Это французская…

— Я знаю, что такое «Перье», — мягко перебил официантку Слава. — Пожалуйста, никаких извращений за неадекватную цену. Стакан обычной кипяченой аш два о.

Официантка удалилась.

— Вот наглость, — сказал Глеб. — Неужели мы похожи на тех, кого так легко развести?

— Сейчас я каждый день выпиваю литр чистой воды, — сказал Слава. — И бокал кипятка утром. Китайцы советуют кипяток, когда болеешь.

— Да ты вроде и не болеешь.

— Для профилактики.

Веретинский достал телефон и показал видео, как Алиса читает Бодлера. Слава издал смешок, уголки рта растянулись в искусственной улыбке.

— Это тебе не «Алюминиевые огурцы», — сказал Глеб.

— Кажется, я вижу нимб над ее головой, — сказал Слава. — Слушай, Глеб, а кто из писателей ненавидел женщин? Или из философов?

Веретинский напряг извилины и сказал:

— Отто Вейнингер.

— Не подходит, — отмел Слава. — Надо громкое имя. У Ницше есть что-нибудь подобное? Или у Маркса?

Веретинский перебрал в памяти философов. Платон и Аристотель — не то. Декарт и Бэкон — тоже. Хайдеггер скорее по ведомству нацистов числится. Дугин — почти туда же.

— Шопенгауэр! — сообразил Глеб.

— Значит, так. Берешь у Шопенгауэра самый смачный отрывок про женщин, надеваешь лучший костюм и галстук и читаешь на камеру. Затем в комментариях объясняешь: так, мол, и так, случайно на глаза попалось. Хэштеги выставь: «женщины», «мудрость», «истина».

— Не оценят юмор, — сказал Глеб. — Если кто и заметит видео, то лишь стайка феминисток, которых пригнало ветром.

Официантка принесла кипяченую воду и сырный суп для Славы, а также куриные крылышки для Глеба.

— Здравы будем, — сказал Слава и медвежьими глотками осушил стакан.

— И не здравы. — Глеб отхлебнул пиво.

Крылышки недожарили и недосолили. Глеб расстроился: если уж животное вырастили и убили, то приготовьте его на совесть, с должным к нему уважением, дабы жертва не оказалась напрасной.

— Часто у нее на странице гостишь? — спросил Слава.

— Слежу за обновлениями.

— А у Ланы ее?

— То же самое — слежу за обновлениями.

— Для того, кто порвал с бабой четыре года назад, это ненормально, — сказал Слава.

— Пять лет, — сказал Глеб.

— Тем более. У тебя жена, не забыл?

— Если б я мастурбировал на Алису или пересматривал совместные фотки, то было бы ненормально. А я всего лишь ее ненавижу. И каждый раз убеждаюсь, что Лида — правильный выбор. В ней нет сучьего пафоса, нет притворства. Раздутого самомнения, пожалуй, тоже нет.

Слава наморщил лоб и сказал:

— Я тебя не осуждаю. Просто мне этого не понять.

Слава был иным. Способный на привязанность, на крепкие чувства, он легко порывал с прошлым. Чтобы вычеркнуть из жизни того, кто предал его доверие, у Славы уходило примерно три минуты. Он без колебаний развелся с разлюбившей его женой, отписал ей квартиру в Мурманске, где служил, а по истечении контракта без перспектив и без сбережений переехал в Казань, сняв комнату у старой алкоголички на окраине.

Чтобы бросить пить и курить, Славе потребовалось чуть меньше недели. Зато теперь, вздумай Веретинский при друге выливать из бутылки в раковину хоть водку, хоть коньяк, хоть ароматный аперитив, у Славы даже веко не дернулось бы.