Гнев

Нанкин горел, подожженный японцами. Ветер играл огнем, взмывая к небу величественные столбы искр и пламени. Китайцы медленно отступали, защищая каждую пядь своей земли. Солдаты бросились вперед, откинув за спины белые урны.

Чем ближе к Нанкину, тем страшнее грохотала, полыхала война. Огненные языки пламени метались в темноте, зловеще озаряя окрестности города. Рвались снаряды и бомбы, высоко в небе перемешивались люди, кони, земля.

Кендзи полз на коленях, напряженно пригибаясь к земле. В темноте он и другие солдаты наползали на мертвые тела, но когда они натыкались на раненых, те истошно кричали и плакали в беспамятстве. Это были свои, японцы. Кендзи узнавал их по крикам. «Сколько же здесь полегло?» мелькнуло у него в голове.

— Вперед! — яростно крикнул взводный.

И Кендзи, опять привалившись к земле, пополз вперед. Теперь уже было светло. Пылающий город освещал путь наступавшим. Впереди Кендзи, с боков, позади ползли по земле, через трупы солдаты его батальона с урнами на спинах.

— Марш мертвецов! — исступленно крикнул Кендзи.

В грохоте пулеметной пальбы и треска китайских гранат этот крик никто не услышал.

— Домо-о-ой! — опять завопил Кендзи, припадая к земле и продираясь вперед.

Подскакивая, урна била его по спине.

— Банзай! — вдруг над самым ухом Кендзи закричал взводный. — Банзай!

Солдаты вскочили на ноги и бросились вперед, вытянув перед собой короткие ружья с широкими штыками. Навстречу им прямо из огня выскочили из города люди. Они бежали молча. И когда уже казалось, что японские штыки проткнут этих смельчаков, они швырнули в лица японцам гранаты.

Кендзи высоко подбросило взрывом, и, падая на землю, он вспомнил о друге и земляке Ито Мосабуро, чей прах лежит у него за спиной в урне: «Что сказать в деревне о нем?»

Но в это время кровь подступила к горлу, и Кендзи, захлебываясь, прошептал:

— До-мо-ой!..

Скорчившись, он замер на земле, освещенной заревом нанкинского пожара.

Три девушки

Китайские войска защищали Путун уже больше недели. Их было немного: всего лишь один батальон отбивался от целой японской бригады, окружившей Путун со всех сторон. Японские снаряды и бомбы разрушали улицы и дома; толпы жителей метались по городу, окраины которого пылали, подожженные японскими снарядами.

Китайские солдаты не отступали. Батальон свой они назвали «отрядом смерти» и отказались оставить позиции даже тогда, когда главнокомандующий приказал отступить. Бойцы, измученные ожесточенными боями, но полные решимости сопротивляться захватчикам, яростно оборонялись. Они отстаивали каждую пядь своей земли, обильно поливая ее кровью.

В батальон все время прибывали новые силы — юноши, девушки, старики. Они брали винтовки из рук сраженных бойцов и стреляли во врага, еще не умея поражать. Они постигали искусство борьбы с врагами здесь же, в пороховом дыму, в грохоте разрывов.

В полдень восьмого дня японские части ворвались в город.

От всего батальона защитников города уцелела маленькая горсточка храбрецов. Прячась за выступами домов, залегая в канавы, они продолжали обороняться, встречая японцев пулеметным огнем и гранатами. Вскоре в городе наступила тишина. Не слышно было больше орудийной пальбы и взрывов. Путун был взят японцами.

В подвал разрушенного снарядами дома вползли три девушки — гранатометчицы героического батальона. Все три девушки еще восемь дней назад были работницами путунской шелкомотальной фабрики. Они лежали в подвале неподвижно и молча — говорить не хотелось. С улицы доносились выстрелы и душераздирающие крики жителей.

Там, наверху, на улицах, части «императорской армии» расправлялись с китайским населением. Они сгоняли всех мужчин — стариков и юношей — на площадь перед высокой стеной путунского чугунолитейного завода и расстреливали их из пулеметов. Женщин, подгоняя штыками, вели по улицам к огромному пустырю на берегу реки Ванпу [53], где расположились лагерем японские войска.

Девушки лежали в подвале и напряженно прислушивались к крикам, доносившимся с улицы.

— Лучше умереть, чем попасть к ним в руки! — сказала маленькая Чжи.

— Они волокут женщин к себе в лагерь для солдат и офицеров! — вскрикнула У Ма.

Шум на улице затихал. Крики становились все тише.

— Мы не должны оставаться здесь: они и до нас доберутся, — вдруг сказала все время молчавшая Ху Лань.

— Не хочешь ли ты, чтобы мы сами к ним пошли? — спросила ее маленькая Чжи.

— Да, мы должны сами к ним пойти, — спокойно ответила Ху Лань.

Маленькая Чжи и У Ма переглянулись между собой и вопросительно уставились на Ху Лань.

— Нам не выбраться отсюда живыми, — промолвила Ху Лань. — И если нам суждена позорная смерть от японских насильников, то мы можем дорого продать свои жизни. У нас остались еще гранаты, целых восемь штук! Этого достаточно, чтобы они заплатили нам дорого. — Ху Лань замолчала.

— Ху Лань… — Голос маленькой Чжи дрогнул. — Я не боюсь умереть. Говори, что надо сделать, и я пойду с тобой.

— Я тоже пойду, — громко сказала У Ма. — Лучше умереть сегодня как человек, чем завтра как раб.