Григорий спускается под яр, находит зимнюю дорогу, идет по ней балансируя; иногда он шагает по тверди, иногда проваливается в воду по колено. Ручейки глубоки, источили реку, нагусто опутали ее. Странное, неприятное чувство испытывает Григорий: ему отчего-то кажется, что происходящее нереально, фантастично, что все — река, залитая водой, месяц, как будто пыльный и обкусанный, ручьи — снится ему и что стоит пошевельнуть пальцем или встряхнуть головой, как все исчезнет. Диким представляется ему человек, бредущий по весенней реке. Одинокий, немного сумасшедший человек — неужто это и есть он, Григорий Семенов? Да, самое странное: этот человек — он! Григорий словно раздваивается, становится в сторонку от человека, идущего по Оби, и внимательно наблюдает за ним, удивляется тому, что делает этот новый, диковатый поступками человек. Чувство раздвоенности настолько сильно, что ему хочется посмотреть на руки — свои ли?
«Идиотизм какой-то!» — думает Григорий, но на руки все-таки смотрит.
6
— Вот что я тебе скажу, Петр! — говорит Михаил Силантьев, не опуская руку Удочкина и радуясь, что выбрал для разговора темную ночь, когда не видно его лица, когда на нем ничего не может прочитать приметливый Петр. — Ты только не ври, не петляй, как заяц, а говори правду! Я тебе ничего не сделаю! — продолжает он. — Ты прямо скажи — живешь с Дарьей? Ты прямо отвечай, Петр!
— Ой, больно! Отпусти руку! — морщится Удочкин.
— Говори, живешь или нет? — требует Михаил, но сам уже знает все: «Не живет он с ней! Если бы жил, не так бы вел себя!» К горлу теплым комком подкатывает радость, он бросает руку Петра, передыхает и смотрит вверх.
Крупные звезды висят на тоненьких ниточках лучей и даже раскачиваются на них, точно привязанные, а иногда срываются с ниточки и летят вниз, чтобы хвостатой ласточкой вдребезги разбиться о зубчатую стену сосняка.
«Когда падают звезды, нужно загадывать желание!» — думает Михаил, но ничего не успевает загадать, так как Петр Удочкин негромко смеется.
— Ошибся ты, Миша! — говорит он. — Показалось тебе, что я с Дарьей!.. Соседи мы с ней, приятели, вот тебе и показалось! — Он несколько мгновений молчит, потом тихо продолжает: — Я боялся, что обидишь ты Дарью! Сомневался! Не верил в тебя, Михаил!
— Почему не верил? Ты отвечай! Ты мне сразу отвечай, Петька!
За штабелем темно, Петра почти не видно, и Силантьеву кажется, что он держит за руку не его, а кого-то другого.
«Не верят!» — проносится у него в голове. Думается Силантьеву, что Петр с Дарьей говорили о нем, судачили и, вероятно, сообща решили, что ему верить нельзя. Выходит, здорово ошибался он, когда думал, что Петр живет с Дарьей. А они, оказывается, друзья-товарищи, близкие люди.
«Эх, Мишка, Мишка! — думает Силантьев. — Плохо ты о людях соображаешь!»
— Почему не верили? — машинально спрашивает он Удочкина.
— Отпусти руку! — просит Петр. Он немного выдвигается из-за штабеля — становится видным бледное, большеглазое лицо. — Кто же тебе поверит! Всю землю обошел, нигде не задержался… Сам о женщинах рассказываешь… Ты же все рассказываешь… Кто тебе поверит!
Он замолкает и думает долго-долго.
— Нельзя Дарью обижать, Михаил! Она человек слабый, с ней что хочешь, то и делай, а ты мужик бывалый, находчивый… Смотри, Михаил!
— Эх ты! — вздыхает Силантьев и отодвигается назад, чтобы не чувствовать жаркое дыхание Удочкина, нервное шевеление его локтя.
Михаил глядит на далекую звезду, висящую на верхушке сосны-семенника, оставленной Григорием Семеновым. Она поводит усиками, трепещет, эта далекая звезда, и выше ее и рядом с нею трепещут еще звезды, а дальше — еще и еще. Миллиарды далеких звезд шевелятся, перемигиваются и падают. В апреле звезды всегда падают. Они сгорают на лету.
«Красивые!» — думает о звездах Михаил и никак не может вспомнить, когда в последний раз осмысленно и зряче глядел он на ночное небо. Безразличным, торопящимся глазом всегда окидывал небо Силантьев и шел по своим, в то время важным для него делам, и звезды жили сами по себе, а Михаил Силантьев сам по себе.
Звезды и Михаил Силантьев всегда жили раздельно.
— Охо-хо! — вздыхает он.
7
«Говори прямо, Петр, живешь с ней или нет?» — слышится в ушах Петра Удочкина голос Михаила Силантьева. Петр улыбается, быстро ходит по эстакаде, жужжащей электросучкорезкой смахивает хрупкие сучки. Когда Петр нагибается, то чувствует, как деревянный Силантьев давит на ребра… И странно — Удочкин не может представить лицо Михаила таким, каким оно вырезано из твердого березового корня: другой Михаил Силантьев стоит перед глазами. У этого Михаила тревожное, затуманенное лицо, резкие движения, в губах стынет нежность и ожидание радости. «Почему не верите?» — грустно спрашивает он. А потом Силантьев смотрит, как падают звезды, и в его зрачках отражается небо.