Глубокое ущелье

Когда Керим вошел в дом бея, Орхан сидел перед дверьми селямлыка и острым кинжалом вытачивал из дубовых клиньев дротики для весенних игр. Увидев Керима, обрадовался.

— Только что думал о тебе. Для тебя строгаю! В этом году ты под моим началом, Керим Джан! — Керим насупился, раздумывая, как сообщить тринадцатилетнему мальчику весть о женитьбе его отца.— Как успехи? Управляешься с саблей? Недавно видел Каплана Чавуша, хвалит тебя!

— Не знаю, занимаемся.— Он вздохнул.— Все дела моей матери.

— Не горюй! У воинов много свободного времени. Читай себе на здоровье, если охота. Но услышит Аслыхан, я ни при чем...

— Какое Аслыхан дело до моего учения?

— Того не знаю. Никогда не угадаешь, что бабы скажут.

Керим злился, слыша подобные шутки, постоянно напоминавшие ему, что он бросил учение у муллы по настоянию женщины. Он невольно позавидовал спокойствию Орхана и, чтоб удивить и смутить его, тут же выложил неприятную весть.

Орхан стал серьезен, задумался. Кериму показалось, что он хмурится.

— Так-то, приятель! На вестника не сердятся.

— Дай тебе бог здоровья, мулла Керим! — Орхан швырнул дротик и, сунув кинжал в ножны, весело вскочил на ноги.— Пойду скорее обрадую отца. Шапку кинет оземь! — Керим припал к краю его платья. Орхан погрозил ему пальцем.— Не волнуйся, Керим Джан! Считай, награда за добрую весть у тебя в кармане.

— Постой же!.. А твоя мать не осерчает на меня? Чего, скажет, этот Керим лезет не в свои дела?

— Моя мать? Да разве женщины могут на такое сердиться? Совесть надо иметь! Ведь отец станет зятем шейха Эдебали. Подумай, что это значит, эй, Керим! В такое-то время кому еще выпадало подобное счастье? — Высвободив полу, он заторопился. Обернувшись в дверях, добавил: — И как только ты живешь, мулла Керим! Ни о чем на свете понятия не имеешь, ни о чем...

Керим остался один и растерянно глядел на разбросанные по полу дротики. Нет, он решительно не понимал, почему шейхи хотели иметь своим зятем бея, а беи должны быть рады тестю из шейхов. Дай бог силы тому, кто в этом разберется.

Он поднял с пола дротик, перекинул его с руки на руку, задумался. В конюшне заржал конь. «Ходишь, стройная, что тополь. Смотришь, словно лань. Крови на снегу алее на щеках твоих румянец. Поцелуешь — дух захватит! Грудью, точно саблей острой, щит груди моей пронзаешь, о любимая моя!» Слова песни возникли сами собой. И причиной тому была Аслыхан.

Керим легко, как тростинку, сломал дротик, который держал в руках, и улыбнулся, радуясь приятному ощущению своей силы.

II

Каплан Чавуш и Юнус Эмре до самого вечера ни на минуту не могли остаться наедине. Когда гости, поужинав, ушли, а Аслыхан отправилась поболтать к Баджибей, Каплан поднялся, задвинул засов на воротах. Потом подбросил в очаг сосновых лучин и уселся на ковре.

Они не виделись шесть лет. Чего только не случилось за эти шесть лет! Много надо было им рассказать друг другу. Юнус Эмре задумчиво улыбнулся, глядя в землю, вздохнул.

— Вот так-то, брат Каплан. Оставил я тебя в кузнечном ряду в Эскишехире, а застал в Сёгюте. Почему перебрался сюда? Не потому ли, что в Эскишехире каждый камень напоминал тебе о покойнице?

— Эх! Считай, не усидел, ашик Юнус! Сам ведь сказал: «Есть покой в перемене мест».

— Сказал. Но ведь я что говорю, то и делаю, Каплан. А ты вот как кормишься в этом углу?

— Да так.

— Что значит «так»? Слышал я, в уделе Эртогрула от нищеты не продохнуть стало?.. Если дороги на замке, а воины без добычи, кому нужно твое кузнечное мастерство?! А ну, расскажи, как кипит твой дырявый котел?!

— Кипит понемножку... Что ни говори, а концы с концами сводим.— Помолчал.— А нужда прижмет, вытаскиваем монету из старых запасов. Сад дал нам Эртогрул-бей, земли нарезал.

— Ах ты, горемыка Каплан! Скажи лучше: бросил я ремесло, земляным червем стал.

— Немного есть. Как без дела остаюсь, хватаю лопату — и в сад. Земля — она человека добрым делает. Да откуда тебе знать, бродяга Юнус? Мягким, как хлопок делает земля.

— Это хорошо.— Они улыбнулись друг другу. Помолчали. Юнус Эмре тихо спросил: — Ну а дальше?

— Что же дальше? Крутимся, как мельничный ворот.

— Дальше, говорю, дальше что?

— А что дальше? Мир этот смертен: сколько ни крутись — конец один.

— Дальше, говорю. Как идут дела с железной трубкой, Каплан Чавуш?

Такого вопроса Каплан не ожидал. Поднял голову, испуганно заморгал глазами.

— С трубкой? Не знаю, о чем ты?

— Ну, ну!

— Кто тебе сказал? Болтунья Аслыхан, что ли?

— Кто сказал, тот сказал! Не греши против дочери. Ну что?

— Да нет! Ничего. Не понимаю, о какой трубке ты говоришь.

— Я ведь и в Акке побывал. Видел там твоего лекаря-еврея.

— Господи, боже мой! Уж не стряслось ли с ним чего? Не умер ли случаем? — спросил Каплан Чавуш, пытаясь собраться с мыслями.

— Какой там умер! Крепок, как боров! Лечит болячки и заправляет делами Сообщества. Скажу, что весь мир вокруг него вертится,— не солгу.

— Если так, чего же он тайну нашу выдал? Ополоумел, что ли? Думает, моя рука до его шеи не дотянется?