Глубокое ущелье

Давно не помнили в Сёгюте ни войны, ни вражеского налета, сходки на Барабанной площади стали редкостью. И сегодня детвора веселилась, как на свадьбе,— мальчишки и девчонки с криками носились взад-вперед, не обращая внимания на злые окрики старших. Керим не бывал на площади с тех пор, как решил стать муллой. Может, поэтому он чувствовал себя здесь таким чужим.

Когда на площади показался мулла Яхши, Керим присел за толстым стволом дерева. Что скажет он учителю при встрече — ведь рано или поздно они встретятся? При этой мысли слезы выступили у него на глазах. Он с ненавистью глянул на мать.

Сестры Рума сидели слева от помоста, выставив вперед одно колено. Баджибей, как палку, держала в правой руке распущенный лук, а левую положила на рукоять кинжала. Лицо ее было мрачным, неподвижный взгляд устремлен в землю. Сын, который был новичком на площади и поэтому не знал своего места в строю, ее вовсе не занимал. Во всех странах мира, правоверных и гяурских, даже в краю диких френков все мужчины, имеющие право носить оружие, в четырнадцать лет считались взрослыми и занимали место в отряде своего отца или старшего брата. А ведь Кериму уже стукнуло шестнадцать!

Захоти он, мог вступить в отряд гази, занять место Демирджана или пройти обряд опоясывания, стать одним из джигитов ахи. Ахи и большинство гази держались Осман-бея, полагаясь на его справедливость — в дни мира, на его храбрость — в дни брани. Керим тоже был из людей Осман-бея.

Оценивающим взглядом посмотрел он на ряды ахи и гази. Хотел сделать выбор по одежде, но одеждой сёгютцы, так же как припасами, были небогаты.

И у воинов среднего достатка за эти годы наросли на шароварах, рубахах и кафтанах заплаты.

По-прежнему славились сёгютцы своей чистотой, но мужчины успели по горло насытиться жалобами жен: то заплату не из чего сделать, то и поставить ее уже некуда, а хуже всего — белье: когда стираешь, так и разлезается на валках.

Горько улыбнувшись, Керим отказался от намерения сделать выбор по одежде, решил поглядеть, какой из отрядов пользуется большим почетом.

Дервишей давно не считали на кругу надежными воинами, потому что придерживались они разных верований и обычаев, а слова у них расходились с делами. И благочестие, и воинская доблесть — все было у них половинное: не в силах отрешиться от мирских благ и направить все помыслы к небу, не могли они и предаться им целиком, не страшась гнева божьего. Без конца твердили: «Кусок хлеба и плащ — вот все, что нам надо!» Но после набегов обивали пороги беев, требуя даров для своих обителей и общин.

Джигиты-ахи с утра до вечера занимались своим ремеслом на рынках и потому были не столь искусны в бою, как гази. Зато были среди них мастера, славные на всю страну уменьем да грамотой, держащиеся строгих правил футуввы. Их шейхи беспрестанно сносились друг с другом, ибо всюду имели наместников и мюридов. И, принимая в своих обителях странников, узнавали раньше других обо всем, что творится в мире.

Керим снова горько пожалел, что упустил случай стать учеником шейха Эдебали, главы общины ахи в округе. Он почувствовал себя совсем одиноким в этой взрастившей его толпе, снова почуял в своем сердце страх и, сам не зная почему, вместо того чтоб занять место Демирджана среди воинов-гази, решил присоединиться к джигитам-ахи.

Осман-бея все еще не было. Вот уже много лет он замещал своего отца Эртогрул-бея, и место его было посредине помоста. Справа от помоста сидели боевые товарищи Эртогрул-бея, все старейшины, оказавшиеся в Сёгюте: Тургун Альп, Салтук Альп и обычно кочующий в Карамюрселе по берегам Сакарьи Сюлемиш Ага. Во главе левого крыла находился предводитель сёгютских ахи Хасан-эфенди, мулла Яхши, у которого Керим до сего дня был учеником, а за ними явившиеся сюда с четырех концов света, но тем не менее крепко прикованные к боевому кругу Осман-бея его боевые товарищи всех званий и родов, различных верований и убеждений.

Сторонники брата Эртогрул-бея — Дюндара Альпа, зарившегося на место удельного бея, а также племянники и зятья Эртогрула — Осман Гази, Гюндюз Альп и Савджи-бей — почему-то опаздывали. Но всего больше удивлялся Керим тому, что нигде не было видно Акча Коджи, названного брата Эртогрул-бея,— он на шумные сходки приходил обычно раньше всех и легко утихомиривал страсти и стычки. Сабля, изготовленная Капланом Чавушем, давила Кериму плечо; а ведь покойный брат Демирджан носил ее легко, как пушинку. «Ничего, рано или поздно привыкну!» — подумал Керим и тут услышал, как кто-то зовет его. Вздрогнул, словно впервые слышал свое имя.

— Керим Челеби, где ты? Эй, Челеби, подай голос!

Его искал помощник Демирджана армянин Торос. Кериму хотелось заткнуть ему рот: «Ну чего орешь!»

Он спрятался за ствол дерева, горько усмехнулся. «Вот мать рассвирепеет, услышав, что меня зовут Челеби!» Торос, пробежав несколько шагов, останавливался, руки складывал трубкой у рта и снова кричал на всю площадь:

— Керим Челеби, подай голос! Эй, никто не видел нашего Челеби?

Когда Торос пробегал мимо него, Керим тихо окликнул:

— Здесь я, покарай тебя аллах! Что случилось?