Глубокое ущелье

— Не знаю!.. А что вы знаете? Я вам...— Одна из молодух прыснула в кулак. Баджибей обернулась.— Что еще за смешки? Или невестины мушки не стерлись с твоих щек? Тихо! А не то отведаете кнута.

С десяти лет живя в Сёгюте, Аслыхан выросла на глазах у Баджибей и потому не боялась ее кнута.

Притворно насупивщись, пожаловалась:

— Мальчишки в ахи играли. Весь дом вверх дном перевернули. А мы чем виноваты? Если ишак удрал, что толку его седло лупить?

— Ах ты, стрекоза! Выходит, знаешь, что худо, а что добро? А кто сказал, что грех вас лупить? Чего же от вас ждать? — Она вздохнула.— Ладно уж! Раз этих сорванцов не застала... Смеетесь, бесстыдницы, а нет чтобы дать знать вовремя. Разбросали одежду да оружие покойного по двору!.. Вошла я — кинжалы, сабли, все на земле валяется. Знаю я, кто виноват...

— Ты.

Баджибей с удивлением глянула на Аслыхан.

— Я? Как же я могу быть виновата, девка, в том, что поганец Керим натворил?

— Ты виновата, что не даешь жениться Демирджану-ага... Приведи невестку в дом. Пусть следит, не пускает во двор парней.

— В моем доме невестка-гяурка?.. Да что я, покойница уже?

— Тогда пеняй на себя!.. Накличет беды сынок твой мулла этими играми. До того уж дошло...

Баджибей подозрительно прищурилась.

— До чего, до чего дошло?

— Как до чего? Надоело Демирджану-ага уговаривать тебя. Послал он к нашему бею Эртогрулу монгольского дервиша — того, что в пещере живет...

— Зачем же послал к нашему бею юродивого монгола безмозглый сынок мой?

— Чтобы дозволения испросить свою милую Лию-ханым в жены взять...

— Разве он Эртогрул-бея сын? Женить задумал, пусть лучше возьмет за сына своего, Осман-бея, дочь шейха Эдебали.

Все в Сёгюте знали, что Кара Осман-бей, не сказавшись больному отцу, три года назад посватался к красавице Бала-хатун, дочери славного шейха Эдебали, а шейх не отдал ее: мала, мол, еще, хотя ей было уже четырнадцать. Подружки с любопытством ждали, что ответит Аслыхан — она ведь хвасталась, что за словом в карман не полезет.

— А вот и женит! И дочь шейха возьмет за Осман-бея, и Лию, дочь Кара Василя, выдаст за Демирджана. Решил двойную свадьбу сыграть. Как раз на сентябрьские торги в Сёгюте. Начнут с греческого хоровода, а кончат туркменской пляской под зурну с барабаном!

— Чем чужими свадьбами у источника хвастать, лучше бы погоревала, что сама до сих пор в девках сидишь.

— Я, что ли, виновата? Я ведь не мать ему, не могу нареченного своего, как матери положено, усовестить.— Трус твой сын, вот и пошел к мулле Яхши в ученики.— Она указала подбородком на черкешенку.— Достойно ли это предводительницы сестер Рума?

— Ты и за муллу пойдешь, лишь бы посватали.

— А вот и обманулась, Баджибей! Я дочь оружничего Каплана Чавуша! Бог свидетель — кто саблей не подпоясан, наш порог не переступит. Потому как в роду нашем не носящего саблю за мужчину не считают.

Последние слова Аслыхан сказала назло Баджибей. Все в испуге ожидали ее гнева, ибо знали, как она старалась, чего только ни делала, чтобы помешать своему младшему сыну Кериму стать муллой. Даже любовь Демирджана к гречанке Лие не так ее огорчала. Баджибей ведь поставила условие: Лия должна стать мусульманкой. Сделала она это в отместку за то, что Демирджан не поддержал ее, когда она пыталась помешать Кериму, и позволил запятнать воинскую славу отца...

Но Баджибей вопреки ожиданиям не рассердилась на Аслыхан. Напротив, взгляд ее смягчился. В глазах мелькнуло что-то похожее на жалость. Она знала, как втайне горевала и плакала грубиянка Аслыхан, как потрясла ее весть, что трусишка Керим сбился с пути, решил стать муллой. От земли три вершка была, а сказала: «Не выйду за того, кто не воин!» Упряма, горда была она, чтобы взять свои слова обратно. А Баджибей, хоть она и не показывала виду, нравилось упрямство. С трудом удержалась она, чтобы не потрепать по щеке эту умную, смелую девушку, готовую, казалось, броситься на нее с кулаками. Выручил Баджибей появившийся из-за угла пленник, что собирал подаяние на выкуп.

При виде столпившихся у источника женщин он на миг закрыл глаза. Ничего не поделаешь, надо идти. Для настоящего воина нищенство — расплата за плен.

Раз не сумел умереть, терпи позор. Подобрав руками цепь, прихрамывая, подошел он, как слепец.

— Люди добрые! Я воин родом. В плен попал в морском бою. Побираюсь, чтобы смыть пятно позора со лба моего. Если не успею собрать выкуп к сроку, заложникам моим носы и уши отрежут, пальцы раздробят, глаза выколют. Пожалейте нас, помогите!

Женщины прижались к стене и печально, с уважением смотрели на пленника. Он прошел мимо них с поднятой головой. Редкая борода, обвисшие усы, осунувшееся от горя лицо... Сердце разрывалось от жалости.

Аслыхан сунула руку за пояс, вытащила вязаный кисет, рывком раскрыла его. В нем было два серебряных дирхема.