Глубокое ущелье

— Они возвращались на четырех лошадях, Орхан-бей... На подковах одной нет вашего тавро.

— Может, то кобыла Лии-ханым?.. Разве она не одна уехала?

— Нет. Четыре лошади шли вместе. На трех были всадники, одна без седока.

— На трех? Вы сказали: их было двое?

— Пришли двое, уехали трое.

— Помилуйте, эфенди! — Они переглянулись.— Можно ли от Лии ожидать зла?

Маркос уверенно покачал головой.

— Быть не может, Орхан-бей... Дочь моя Лия не из тех, кто может причинить зло нашему господину Демирджану-ага. Готов руку свою положить в огонь!

— Лишь бы с ней беды не случилось!

Маркос не успел ответить. Сзади раздался вопль, потрясший долину. Эхом прокатился по болоту.

— Ох, отец! Погиб я! Погубили моего брата, могучего, как гора! Шлялся за птицами да зверями, чтоб мне провалиться! А должен был грудью прикрыть Демирджана!

Колотя себя кулаками по голове, к ним бежал помощник Демирджана армянин Торос. Ни у кого в округе не было громче голоса, и теперь этот голос гремел во всю свою мощь.

— Мертвец я, Орхан-бей! Мертвец! Нет больше бродяги Тороса! Не считайте меня за человека. Конец пришел Торосу! Не уберег я брата Демирджана! Оттого и конец мне...

Подбежав к Орхану, он бросился на землю, рванул ногтями по лицу, оставив на щеках три глубоких кровавых следа. Он был весь в грязи с головы до ног, видно охотился на болоте. Сбив кулаками на шею красную тряпку, обматывавшую его башлык, Торос раскачивался из стороны в сторону.

— Что же это? Кто убийца? Ох, мой бей, лучше бы мне умереть! О аллах!..

— Не мужское это дело рыдать, точно баба, Торос-ага! Не дело показывать врагу наши слезы. Решат, что мы не в силах отомстить, потому и вопим!

— Месть! Месть! Да я порублю их баб и щенят всех до единого! Всю скотину, всю тварь. Пока не прикончу последнего воробья на их крышах, не вложу саблю в ножны! — Голос его вдруг сорвался, и он растерянно прохрипел: — Как можно! Орхан-бей, как можно!

Смуглый, невысокого роста, сухопарый Торос напоминал несправедливо обиженного ребенка.

Никого у него на свете не было. Однажды пересек он в одиночку болото, повстречал Демирджана и полюбил его, привязался. Привязанность эта не походила на обычную дружбу, на братскую, родительскую или сыновнюю любовь. Нигде до того не мог прижиться буйный Торос, а тут его словно подменили — стал уважителен, спокоен. Они удивительно подходили друг к другу, понимая один другого даже не с полуслова — чутьем. Та же мысль, то же желание захватывали их в равной степени и почти одновременно. Иногда они даже сами удивленно переглядывались, поражаясь такому совпадению.

Орхан вспомнил обо всем этом и горько усмехнулся. Торос, закрыв глаза, продолжал раскачиваться из стороны в сторону.

— Где твоя сабля?

Торос непонимающе посмотрел на Орхана.

— Сабля! Она была мне нужна, чтобы защищать Демирджана от подлых убийц, а теперь...

— Ошибаешься, Торос-ага! Она и теперь тебе понадобится. Мы пойдем по их следу в болото. Беги за своей саблей! А саблю покойного Демирджана принеси мне.

Торос тяжело поднялся. И вдруг стремительно направился к шатру.

Орхан с трудом увел Керима.

Конские следы привели их к границе с Караджахисаром. Одиннадцать человек прошли болото насквозь, почти не разговаривая, и были по пояс в грязи.

Далее следы спускались в пересохшее русло, считавшееся границей между уделами, и уходили по склону на земли Караджахисара. Орхан вышел вперед.

— Остановитесь!

— В чем дело? — удивился Маркос. Он не знал, что русло считается границей.

— Приказ моего деда, отец Маркос! Никто без дозволения не может перейти границу. Подождите здесь, а я пойду погляжу.

Кое-кто из пожилых крестьян сел на землю. Торос вздохнул и снова закачал головой, всхлипывая и размазывая слезы.

Орхан уверенно пересек русло, поднялся на холм и огляделся. Убедившись, что следы вели прямо в Караджахисар, вернулся назад.

Вечерело. Над болотом закурился туман. Поднялся легкий ветерок.

Орхан, положив ладонь на рукоять сабли, неторопливо, как опытный воин, распорядился:

— Мы прошли по следу наших кровников до земель Караджахисара... Теперь слово за Эртогрул-беем. Ступайте все по местам...

II

На Сёгют, где проводил зиму Эртогрул-бей, властитель удела Битинья, и который арабские писатели-путешественники называли Бельде-и-Сафсаф, а византийцы — Тебизон, спустился вечер. Тени в долине вытянулись и сгустились, только на юго-западе, на вершине горы Боздаг, еще светилась полоска зари шириной с ладонь. Скот возвращался домой. Во дворах раздавалось мычание телят. Над трубами закурился тонкий дымок, торопя вечернюю трапезу.

У большинства сёгютских хозяев трапеза состояла из одного хлеба, да и его редко было вдоволь.