Глубокое ущелье

Чавуш ущипнул за щеку Пополину, с улыбкой прислушивавшуюся к разговору.

— Вот тебе свидетель! Спроси, соврал я?

Баджибей поглядела на Пополину.

— Ну, нет, чавуш Кости! С такими-то младенцами легко. Ты мне подавай настоящую бабу...— Будто разозлилась на медленно приближавшийся караван, крикнула во весь голос: — Ну, вы там! Подгоните скотину!

Тюки были навьючены на волов, сундуки погружены на лошадей и мулов. Караван неторопливо двигался вслед за огромным черным волом.

Баджибей незаметно оглядела своих воительниц, выстроившихся по обеим сторонам ворот. Еще раз проверила себя. Вот-вот грянет бой. Но на душе у нее покойно. Рослая, решительная, Баджибей и в самом деле не знала страха. Не помнила уже, когда перестала бояться чего-либо. Иногда хотелось ей как женщине испугаться, даже досадно было, что ничто ее не страшит.

Она прикинула, как сама свяжет Кости, а надо будет, не задумываясь, прикончит его. Баджибей еще не знала, как это у нее получится, но не сомневалась, что легко. Попыталась угадать по выражению его лица, подозревает он что-нибудь или нет.

Нет! Или не подозревает, или уверен, что в безопасности. Если не подозревает, значит, аллах чутьем не наделил. Она поставила себя на место чавуша. Если б вот так подъехал он к ней, соскочил с коня, ввязался в разговор, если б окружили ее двое парней, неужто не встревожилась бы она, что захватят они ворота и без труда возьмут крепость?!

Аслыхан стукнула переднего вола по рогам, направила его в ворота. Рядом шла Ширин, маленькая рабыня Осман-бея. Аслыхан — высокая, худая, Ширин — плотная, кругленькая. Обе туго перетянули грудь, как делали, идя на сечу, воительницы, словно по возрасту и они годились для боя.

— Давай, чавуш Кости! Будешь обыскивать — обыскивай, понапрасну не тяни.

Аслыхан и Ширин, сложив на груди руки, уважительно поклонились. Не первый год привозили они сюда казну Сёгюта, знали обычай.

Чавуш Кости мечтательно улыбнулся девицам. Приказал Пополине:

— А ну, погляди! Туркменские ханым без сабель и кинжалов не ходят, отряд Баджибей — тем более! — Он коротко рассмеялся.

Пополина, стараясь угодить чавушу, принялась грубо обшаривать Аслыхан. Та, делая вид, что ей щекотно, дернулась, хихикнула, попросила:

— Ой, сестра, хватит!

— Довольно, Пополина! Это люди Осман-бея... Самого близкого друга нашего властителя.

Аслыхан прошла в крепость.

Часть стражников расположилась по обе стороны от ворот. Остальные принялись осматривать сундуки и вьюки: нет ли там чего подозрительного.

Когда чавуш приказал не затягивать осмотр, Баджибей больше не сомневалась. «Знает все, свинья! Думает — как бы там ни было, прикончит сегодня наш властитель всех людей Осман-бея... Ну, погоди, сыграет с тобой Баджибей шутку — в книгах запишут на вечные времена!»

По замыслу Акча Коджи и Каплана Чавуша женщины должны были войти в крепость без оружия, а воины в женской одежде остаться под командой Каплана за стенами.

Женщины после обыска вслед за навьюченными животными по очереди проходили в ворота.

Чавуш Кости пальцем поманил Панайота, вынул из-за пояса большой ключ.

— Знаешь подвал для казны благородного Осман-бея? Беги открой! Ключ вернешь мне!

Панайот побежал, придерживая саблю и переваливаясь с боку на бок, как гусь. Силы в нем было много, но мешали отвислый огромный живот и толстые ляжки.

Вернулся. Тяжело дыша, гордо протянул ключ, точно выполнил трудное поручение.

— Пожалуйста, мой чавуш! Открыл подвал. Держите!

Чавуш Кости не сводил взгляд с Джинли Нефисе, вдовой дочери Дюндара. Она и сама смотрела на него во все глаза. «Лихая бабенка!.. Сладить бы с ней! Господи Иисусе, как бы это устроить!..»

Нефисе не горевала о смерти отца, изводившего ее своей скупостью. И когда присоединилась к отряду Баджибей, удивила всех сёгютцев.

Как мужчина, ущипнула она за щеку обыскивавшую ее Пополину.

— Эх, и хороша чертовка! Я женщина и то влюбилась!

Пополина попятилась. Распахнув глаза, точно ища защиты, поглядела на чавуша. Но тот был поглощен одним: прикидывал, как бы всё так устроить, чтобы у Орехового Ключа не досталась эта черноглазая туркменка кому-нибудь другому. Заметил, что скотина Панайот все еще торчит здесь, прорычал:

— Прочь с глаз моих! Убирайся!

— Ключ, мой чавуш! Я открыл подвал.

— Ключ? Какой ключ?.. А!.. Отдай Баджибей, пусть замкнет своею рукой. Вернется — своею рукой отопрет, с благословения господа нашего Иисуса...

Баджибей взяла ключ, поклонилась чавушу.

— Когда вернемся с яйлы, туркменский килим в семь локтей можешь своим считать.

Чавуш Кости согнулся в ответном поклоне.

Все женщины и половина вьючных животных уже вошли в крепость. Внутренний двор стал похож на базар. По двое сёгютцы тащили в подвал свои сундуки.

Баджибей прикрикнула на отставших:

— А ну, сестры! Помираете вы, что ли! Глядите у меня!

Едва она закрыла рот, как одна из лошадей взбрыкнула. Это Каплан Чавуш сунул ей под хвост горящий трут.

Все смешалось.

— Стой! Погоди! Стой, тебе говорят!

Под вопли и крики, опрокинув сундуки на землю, лошадь вырвала повод и пустилась по склону вниз.

— Ой, держи, сестра! Держи!

— Скорее, помоги, Баджибей!