Глубокое течение

Остаток дня они провели за общим столом, разрабатывая детальный план выполнения приказа.

Конец работы ознаменовали хорошим обедом и изрядной выпивкой. Пили за успех.

IV

 Луна заливала матовым светом бескрайные просторы поля. Было так светло, что можно было даже читать. От этого света терялось ощущение расстояния: близкие предметы казались далекими, а дальние, наоборот, приближались, расплываясь, как в тумане, приобретая необычные, фантастические очертания.

Был конец мая. Травы наполняли воздух густым ароматом. На молодую зелень легла роса, чистая и сверкающая, как алмаз. Месяц выткал на росе серебряные стежки. По одной из них, навстречу луне, шли два человека. Впереди — мужчина, одетый в обычную крестьянскую одежду, следом за ним, шагах в трех от него, — женщина в темном платье, плотно облегавшем ее стройную фигуру. Они старались идти быстро, но их ноги устало цеплялись за неровности почвы, за траву, а на бороздах женщина несколько раз спотыкалась. К счастью, поле было чистым и ровным и даже, несмотря на такое позднее время, большей частью еще не вспаханным. Только кое-где встречались узкие полоски яровых посевов. Всходы доходили уже почти до колена, и ноги спутников были мокрыми от росы.

Мужчина остановился, повернулся к своей спутнице и предложил:

— Давайте, Татьяна Карповна, разуемся. Так будет легче, а то я едва иду.

Она молча нагнулась и ловким движением сбросила туфли, стукнула ими одна о другую, чтобы отбить налипшую землю.

— Готова, Павел Степанович.

Лесницкий сел на росистую траву и начал стягивать намокшие сапоги. Сняв их, он стал растирать сухим концом портянки уставшие ноги.

— Шел и все время о земле думал, полоски считал… А сердце кровью обливалось. Это земля колхоза «Воля». Крупнейший и богатейший колхоз. На этом вот поле все лето работали два трактора. В прошлом году тут нельзя было найти и клочка незасеянной земли. А сейчас… полоски, будто двадцать лет назад… Сколько нужно будет труда положить, чтобы вернуть земле довоенную силу! Кровью полили, придется еще и потом немало полить… Ну, ничего, мы народ жилистый. Вытянем.

Он замолчал и долго о чем-то думал. Татьяне показалось, что комиссар задремал, и она тихонько дотронулась до его плеча.

— Павел Степанович, нам надо спешить.

Он вскочил и пошел вперед. Татьяна едва успевала за ним. Они прошли поле, пересекли дорогу и вошли в молодой хвойный лес. Пахнуло теплым, напоенным запахом сосны воздухом. На секунду у Татьяны захолонуло в груди. А потом по всему телу разлилась приятная усталость, мускулы ослабли, слипались веки. Татьяна смочила росой руку и протерла глаза. Лесницкий остановился, по компасу проверил направление.

— Не заблудиться бы нам в этой чаще, — тихо сказал он.

Сосняк становился гуще. Хвойные иглы больно кололи руки, лицо, и они вынуждены были идти, низко нагибаясь.

Наконец они выбрались на узкую лесную дорожку и по ней вскоре снова вышли в поле.

— Вот и пришли, — сказал Лесницкий, зорко вглядываясь в даль. Впереди, в мерцающем свете лунной ночи, вырисовывались туманные и, казалось, необычайно большие силуэты зданий. Там, очевидно, была деревня, но ничто не выдавало присутствия людей. Стояла мертвая тишина.

— Куда же мы отклонились? Где тут гумно? — размышлял Лесницкий.

— Вон там какая-то постройка, — указала Татьяна налево, где почти у самой стены сосняка виднелось большое гумно.

Они отошли назад, в темноту деревьев, и начали осторожно подкрадываться к гумну. Остановились. Лесницкий долго и напряженно прислушивался, потом трижды тихо свистнул. В ответ с гумна хрипло закукарекал петух.

— Так… свои… Но на всякий случай достаньте гранату, — приказал он Татьяне и сам вытащил из кармана пистолет. Зажав его в руке, он смело пошел к гумну.

От гумна отделился силуэт человека и направился навстречу Лесницкому.

— Женя? — шепотом спросил человек.

Лесницкий сунул револьвер в карман. Татьяна с гордостью подумала о секретаре подпольного райкома комсомола:

«В каждой деревне его знают. Как только он успевает?»

— Я за него, — отозвался Лесницкий.

Молодой хлопец (он уже был так близко, что можно было разглядеть его лицо) растерянно остановился с протянутой для приветствия рукой. Он, очевидно, не решался сделать еще шаг, чтобы подать руку.

Комиссар сделал этот шаг и пожал протянутую руку-

— Вы-ы… товарищ Лесницкий? — взволнованно и радостно спросил хлопец. — Вот это хорошо! Вот это так! А то знаете, что сегодня было? Староста наш приехал из районного центра и божится, что видел, как вас, арестованного, вели под конвоем целой роты солдат.

Лесницкий засмеялся:

— Целой роты? Здорово же они боятся меня, если думают конвоировать целой ротой… Ну, к делу… Сколько собралось?

— Шестнадцать человек.

У ворот гумна стоял часовой.

Они вошли в гумно, потом через очень узкий проход, напоминавший скорей нору, влезли в овин. Его черные продымленные стены и потолок освещались тонким языком пламени маленькой керосиновой лампы, стоявшей высоко на стояке. Нижняя часть овина была в тени; и Лесницкий с Татьяной сначала никого не заметили. Но их увидели сразу, и молодежь взволнованно зашепталась: