Глубокий тыл

— Ростик, ну, Ростик, что тебе, покажи! Он хороший, не обидится, — шептала девочка.

— Он тебя представляет, — пояснил Вовка.

— Как представляет? Он что же у вас, артист? А ну, малый, покажи!

Мальчик с пестрым личиком мгновенно преобразился. Он стал стеснительным, угловатым. Как-то боком и на цыпочках, будто боясь сгяять половицы, прошел он по комнате и, точно лошадь по морде, потрепал рукою комод. Филипп расхохотался.

— Да ты, брат, верно, актер…

— А как он Юнону представляет, все пупочки оборвешь! — заявил Вовка. — Это у него главный номер.

Филипп еще больше заинтересовался. Ему казалось, что он давным-давно, много лет не видел дочери. Какая она? Ребята перешептывались:

— Валяй, валяй, ну, Ростик, ну, Росточек, ну что тебе стоит? — ластился Вовка, предвкушая удовольствие.

Роствк вопросительно посмотрел на Лену. Та разводила руками: не знаю, мол, как.

— Ну что ж ты, забыл, что ли? — добродушно спросил Филипп.

— Нет, не забыл.

И мальчик с соломенными волосами вдруг как-то разом выпрямился и будто замер. Легким, четким шагом прошел он по комнате, небрежно протянул Филиппу руку «селедкой». Сохраняя на лице надменно-самоуверенное выражение, он повторил уже известную нам сценку, за которую ему однажды досталось на вечере у стариков. Ребята даже присели от хохота.

Филипп Шаповалов озадаченно смотрел на них. Он всегда с гордостью вспоминал свою красивую дочку. Разве могла она походить на то, что сейчас изображал маленький насмешник?

— А жинке я отсюда позвонить смогу? — спросил он, когда смех затих.

— Юноне можно, — ответила Лена. — Пойдемте, дядя Филипп.

Все прошли в комнату Анны. Пока Ростик вызывал коммутатор фабрики, солдат взволнованно смотрел на одно из четырех квадратных пятен, резко выделявшихся на крашеном полу. Здесь у Шаповаловых в спальне стояло трюмо, и пол еще сохранял отпечатки его ножек. А трюмо это отец с сыном купили однажды Ксении Степановне в подарок на 8 Марта, всадив в него обе получки и премию. На доставку денег уже не осталось, и они вдвоем на руках притащили его из города.

Между тем мальчишка у трубки вытянулся по-военному.

— Докладывает рядовой Ростислав Куров! Товарищ начальник, доношу, что ваш папаша, дядя Филипп, прибыл домой и находится в расположении нашей квартиры!

— Дай-ка мне, баловник. — Филипп, волнуясь, взял трубку обеими руками, приложил к уху и по военной привычке сложил пальцы раковинкой у микрофона. — Юночка, это я, папа… Не узнаешь голоса? Я, я! Прибыл вот… ненадолго. Отпросись там у себя поскорей и беги домой. Не можешь? То есть как не можешь? — Солдат растерянно оглянулся. — Заседание? Ну и что? А ты скажи там своим заседателям: мол, отец с фронта прибыл. Они поймут… Да попроворней: у меня увольнительная только до вечера, я ведь от эшелона отпросился. И матери сейчас же скажи, слышишь? Попробуешь? Да что там пробовать? Приходи…! У меня все…

На выдубленном ветрами, будто ореховой моренкой покрытом солдатском лице, испаханном глубокими морщинами, застыло удивленное выражение.

— Положила трубку… Нешто еще позвонить?

— Не беспокойся, дядя Филипп, тетя Ксения в двенадцать и сама вернется, — сказала Лена.

Всем этим ребятам столько уже довелось повидать и пережить, что они если и не вполне понимали, то умели сочувствовать переживаниям взрослых.

— Вот что, товарищи начальники, ступайте побегайте, а я пойду к себе, прилягу. Уморился что-то с дороги, — сказал солдат, медленно возвращаясь в свою комнату.

Оставшись один, он постоял у комода, рассматривая фотокарточки детей, переводя взгляд с простецкой физиономии Марата на красивое лицо Юноны. Вздохнул, отошел. Глазом хозяина осмотрел комнату, заметил, что рама осела и не закрывается. Покачав головой, достал из мешка старый, наполовину уже сточенный саперный тесак, снял раму, подрезал разбухшую планку, закрепил петли. Убедившись, что рама стала закрываться, снова осмотрел все вокруг. Оторванный от стены выключатель болтался на одном шнуре. Солдат вынул из мешка другой нож, пузатый, со множеством лезвий. Крепким ногтем выколупнул он из него отвертку и, повозившись с выключателем, прикрепил к стене. За этими несложными домашними делами он понемногу успокоился и рассудил, что, пожалуй, дочка права, и сквозь отцовскую грусть даже порадовался, что выросла она такая деловая, с крепким характеров.

Но тут в прихожей послышались легкие, торопливые шаги. В двери появилась Юнона. Она показалась отцу такой красивой, что у старого солдата слезы выступили на глазах.

— Доченька!.. — Только это он и вымолвил.

Они обнялись. Но девушка тотчас же мягко отстранилась.

— Папа, я ведь только на минутку. Прямо из райкома комсомола. Сейчас там механический с какой-то чепухой выступает, а потом я. У меня очень важный вопрос: о шаповаловском движении. Это ведь наш почин, и у нас почти сто процентов молодежи в шаповаловских бригадах.

— То есть как это в шаповаловских? — Отец с изумлением смотрел на дочь.

— Ну, бригады имени Героя Советского Союза Марата Шаповалова… Об этом же в газетах писали… Разве ты, папа, не читал?

— Имени Марки?