Глубокий рейд

— Да хрен их знает, — отвечает Ряжкин. — вроде опять убежали. Не разглядел в пыли. И у той стены, — радист указывает на северную стену, — кто-то шоркается, мне его не достать. Не видно…

Саблин идёт к той стене и замирает, прислушивается, но ему снова мешает Василий:

Та-та-та… Та-таа…

Тем не менее он добирается до большой двери в северной стене, и отсюда уже отчётливо разбирает тихий скрежет, он идёт от окна.

От того самого окна, что уже разбито выстрелами и чей ставень серьёзно искорёжен. Аким снова слышит скрежет и заглядывает сверху в проём окна. Выглядывает из-за угла и видит…

Огромные подушки пальцев, они толще, чем у Саблина, раза в два, не меньше… Гигантская рука зацепила снизу погнутый ставень и пытается его отогнуть ещё больше — или вообще оторвать. Тянет с большим усилием, толстый броневой лист не поддаётся, но рука словно сама из стали… Вот откуда этот тихий скрежет был…

Достать пальцы из дробовика невозможно, и тогда Аким быстро выхватывает из кобуры на ремне армейский пистолет, дёргает затвор и сразу сверху вниз, в самые пальцы:

Пам… Пам… Пам… Пам…

Он удивляется тому, как ещё долго после первого его выстрела пальцы не исчезали из-под броневого листа; он успел расстрелять четыре патрона, прежде чем они убрались, и тут же прямо за стеной раздался низкий утробный длинный рык и сразу:

Бамс-с… Бамс-с…

Две тяжеленные пули пробивают бронеставень. И одна за другой бьют в противоположную стену помещения, выбивая крошки из бетона. Саблин кидается в сторону двери и за неё, к генератору, прячет пистолет, а следующая пуля из картечницы бьёт рядом с окном в стену, а за ней ещё одна, и на этот раз она с шумом пробивает бетон — ещё одна дыра в стене.

— Ишь, как они осерчали, — Вася Ряжкин от греха подальше укладывается на пол у западной стены.

А Аким, чуть продвинувшись к углу помещения, добирается до бойницы и выглядывает в неё, подведя правую камеру к прорези в крышке.

Бамс-с… Ещё одна пуля пробивает ставень. Бамс-с…

И становится еще светлее, несмотря на клубы пыли в помещении, — это значит, с ещё одного окна сбита защита. И в него сразу залетает очередная граната.

Пуфф…

Ещё больше пыли и дыма, но Аким разглядел через щель…

Это разведчик, он у акации маячит туда-сюда, болтается, на месте не стоит. Одной лапой он придерживает свой уродливый автомат, а другими… Двумя передними папами управляется с очередной гранатой, срывает с неё чеку… Саблин торопится, чтобы враг не выскочил из зоны видимости… Открывает бронещиток на бойнице, приклад к плечу, и, почти не целясь, стреляет…

Пах… Перезарядка… Пах…

Второй патрон он потратил зря… Кажется, первая порция картечи задела разведчика, и он тут же скрылся из зоны видимости, но гранатка его в окошко к казакам всё-таки влетела.

Пуфф…

Аким чувствует, как один осколок щёлкает ему прямо в забрало.

Ещё больше дыма и пыли в помещении, в окнах уже нет ни одного стекла, вся старая мебель, что была тут, ножки от стульев, какая-то посуда — всё разбросано по полу, перевёрнуто. И сколько ни убеждай себя, что эти гранаты рассчитаны лишь на незащищённые цели, что тяжёлой броне они серьёзного урона нанести не могут, всё равно он ловит себя на чувстве, что хочется ему убраться туда, в тёмный проём к Денису, или хотя бы в смежную комнатёнку с кухней и кроватями. Вот только делать этого ну никак нельзя, окна — это незащищённые проёмы; может быть, солдат в них и не пролезет, но вот разведчик запрыгнет играючи и сразу попытается отпереть засов на большой двери и впустить сюда тяжеловесов… А там уже будет совсем непросто, ведь вести бой с огромным солдатом переделанных на малой дистанции — ещё то удовольствие, так как с одного или двух выстрелов его не остановить, даже из дробовика… А уж винтовочных пуль в него можно напихать десяток, а он и не заметит их. А у самого солдата двадцатимиллиметровая картечница, которая вон в бетонных стенах делает пятисантиметровые дыры. Кирасу такая пуля с десяти метров проломит запросто, и шлем на куски разнесёт.

Нет, сдавать эту комнату нельзя. Там, на стапеле, лодку только подлатали, и ей осколки гранат, и тем более картечь из страшного оружия переделанных противопоказаны. Так что…

Та-та-та-та-та…

Опять Вася привстал на колено к бойнице и работает. Пылища висит, как он там что может разглядеть? Саблин не успевает протирать камеры, а этот находит, куда стрельнуть.

— Перезаряжаюсь… — говорит Ряжкин и добавляет: — Это хорошо, что они пулемёт с второй лодки не сняли.

— Да, — соглашается Саблин. А сам, пробравшись к левой от двери бойнице, снова пытается найти себе цель.

Та-та-та-та-та…

Снова работает винтовка радиста.

Прапорщик всё переживает за патроны и поэтому интересуется:

— Вася, куда всё лупишь?

— Да вон, в рогозе… офицерик ихний, паскуда, прячется, — отвечает Ряжкин, — его чуток через тепловизор видно, я ему уже одну пульку влепил, а он не уходит, сволочь, залёг там, прижался… И я его теперь достать не могу, руководит своими из рогоза… Оттуда, где лодка их.