Глубокий рейд

- Бульбы подкопать ходил... Стрельба - сробел, да и лег, - отряхивая штаны, ответил дед Рыгор.

- Тут не бульба, а капуста, а?

Шаповаленко лежал метрах в пятнадцати. Правой рукой он сжимал автомат, а левой вцепился в дерн, как в гриву коня, и вырвал вместе с комьями земли пучок травы.

Налетел ветер, конопля закачалась. Семя, налитое маслянистым соком, дождем сыпалось на кубанку, за воротник гимнастерки, в открытый магазин автомата.

В огороде покачивались подсолнухи на высоких крепких ногах, с поникшими вниз зелеными шапками. А среди кочанов капусты перед светловолосым гитлеровцем стоял дед Рыгор...

Филипп Афанасьевич видел его ширококостую спину и висевший на плече мешок с картошкой.

- Ви знайт, што такой запретный зон? Приказ генерала фон Штрумф за прокулок по этот, говорят по-русски, зон полагает пук, пук...

Вилли, денщик генерала Штрумфа, знал русский язык не хуже своего господина.

Штрумф дрессировал денщика на совесть. Ночи заставлял его просиживать за изучением иностранных языков и стенографии.

Вилли не только лакей, раболепно преданный господину, но и его доверенное лицо.

Офицеры, окружающие генерала, побаиваются Вилли. Даже полковник Густав Штрумф, старший сын генерала, порой с опаской поглядывает на отцовского лакея.

- Ви, значит, испугался стрельпа и лежаль?

Дед Рыгор молча кивает головой.

Желтые под белесыми ресницами глаза Вилли суживаются, точно его начинает клонить ко сну, но неотступно следят за каждым движением жертвы.

Он дотрагивается стволом автомата до груди деда Рыгора, кивает головой через плечо и отрывисто говорит:

- Ком!..

Шаповаленко несколько раз порывался вскочить, броситься на растрепанного гитлеровца, крикнуть: "Хенде хох!" - и утащить его в кусты: это был бы драгоценный "язык", умеющий объясняться по-русски. Но на крики Вилли и на выстрелы подошло человек пять немцев. Прислонясь к стене сарая, они равнодушно понаблюдали за действиями денщика и ушли.

Филипп Афанасьевич понимал, что риск велик. Да и строго было приказано: ни в коем случае не поднимать шума и не обнаруживать себя. Но уж слишком была заманчива перспектива захватить живьем или убить этого самодовольного гитлеровца в зеленых подтяжках, который тыкал пальцами старику в глаза, кривлялся и гримасничал, как обезьяна. Да и жаль было деда Рыгора: ему предстояла тяжелая участь... Перед глазами так и стояла скупая, мужественная улыбка его...

Шаповаленко решительно сдернул с головы перепутанные плети гороха, которыми он замаскировал папаху, усилием воли подавляя волнение, схватил зубами пузатый стручок, разгрыз его и тут же выплюнул. Осторожно приподнявшись, приглушенным шепотом повелительно сказал:

- Хальт! - и вскинул автомат к плечу.

Вилли нервно вздрогнул, повернул голову: на краю конопляника стоял усатый казак в черной папахе и целился ему в лоб.

Немец расширенными от ужаса глазами смотрел на шагнувшего к нему Филиппа Афанасьевича - смотрел, как на страшный призрак. Вислоусый казак, словно выросший из-под земли, нес ему неотвратимую смерть. Подняв над головой руки, Вилли попятился назад. Вдруг он сделал прыжок в сторону, упал на живот и, ломая руками листья капусты, с необычайной быстротой побежал на четвереньках к ближайшей хате, делая при этом отчаянные скачки из стороны в сторону и вопя дурным голосом: "Руссиш!.. Козакен!.."

Шаповаленко не мог сразу поймать прыгающую перед глазами мушку. Вилли дергался и взлетал, как бумажный попрыгунчик, но вряд ли это могло ему помочь... Вот в предохранительном кольце над мушкой Филипп Афанасьевич уловил его фигуру и нажал на спуск... Затвор только глухо чвакнул. Слишком густо смазанный автомат с семенами конопли в магазинной коробке на этот раз отказал!..

Вилли орал так, словно его надвое распиливали поперечной пилой. Из хат выбегали немцы, тревожно крича; затрещали беспорядочные выстрелы.

- За мной, старик! - крикнул Филипп Афанасьевич и бросился в коноплю. Дед Рыгор, пригнувшись, побежал было за ним следом, но вдруг грузно повалился в картофельную ботву. К нему, крича во все горло, поливая огороды и кусты пулями, бежали немцы.

ГЛАВА 10

Блиндаж, в котором помещался командир армейской группировки генерал-лейтенант фон Штрумф, - целый дом, опущенный глубоко в землю. Пол застелен огромным мягким ковром, стены обиты светло-коричневой материей. Блиндаж освещен электричеством - ток дает автомобильный мотор.

Генеральское кресло сделано из неочищенных стволов молоденьких берез и обито желтоватой бархатной материей. Штрумф, как и многие немцы, неравнодушен к русской березке.

Генерал внимательно смотрит на изодранный, прожженный пиджак деда Рыгора, на окровавленную штанину. Одутловатые щеки генерала свисают на тугой воротник. Седые усы коротко подстрижены. Бледные губы, круглые, навыкат, глаза выражают нечто похожее на улыбку. Но такой жестокой складки в углах губ дед Рыгор еще не видел ни у кого...

Генерал хоть и коверкает русские слова, но выговаривает их отчетливо и ясно.

Он вовсе не допрашивает белорусского колхозника - он разъясняет ему суть происходящих событий и главное - ошибки русских людей...