- Господин Гончароф напрасно убегаль от мои солдат. За это получилось маленький ранение. Русский люди идут в лес и совершают бандитизм - это ужасна! Я вынужден принимать карательный мероприятий... Ви, господин Гончароф, крестьянин, почетный старец, у вас рука мозольна, ви любите свой старушка, свой хата, свой жито, коровки - разве вам нужен война?
- Нет, мне не нужна война, совсем ни к чему, - отвечает старик.
Он смотрел на улыбчивое лицо генерала и чувствовал себя точно в дремучем лесу: весело поют на деревьях птички, а из куста следят за каждым движением круглые глаза невидимого зверя...
- Очень справедливый ответ, господин Гончароф! - восклицает генерал. - Из России мы хотим делайт культурный страна.
Неожиданно вошел Вилли. С полминуты, о чем-то раздумывая, постоял у двери, потом шагнул к старику и молча сшиб с его головы картуз. "Рус мужик! Никс культур..." Штрумф, отлично умевший владеть собой, на этот раз был выведен из терпения.
- Вилли, вы болван! - крикнул он по-немецки. - Пошел вон!
Вилли вытянулся, выпятил грудь и, стукнув каблуками, вышел.
Дед Рыгор с трудом наклонился, молча поднял картуз, посмотрел вслед ушедшему денщику, крякнул и откашлялся.
- Я будут наказайт этот шалопай! - сказал раздосадованный генерал. Молодежь устраивайт всякий безобразий!
Поступок Вилли вывел генерала из равновесия и испортил все дело. Надо было начинать сначала...
Генерал знает людей и знает, как можно добиться от них покорности. Но он не может ничего поделать со стариком белорусом. Гончаров все упорно отрицает. Никаких казаков и партизан он не знает. Он копал картофель для больной жены, которая лежит в бане. Генерал может убедиться в этом...
- Хорошо, хорошо. Мы отправим ваш жену к доктор... Ви получить лошадь, хлеб - все будет полний порядок...
Дед Рыгор, пробираясь на Большую землю, прошел от Витебска до Духовщины. Кроме сожженных деревень да пристреленных ребятишек, он не видал никакого другого порядка.
Генерал говорит вкрадчиво и тихо:
- Русский хлеб и немецкий техника - это всемирный богатств, Гончароф!.. Ви, я вижу, неглупый человек. Ви трудовой хлебороп, должны понимайт превосходство немецкой техник. Никакие фанатичные партизаны, казаки, атаманы Доваторы не могут задерживайт великий движений германской армии на восток! Не следует помогайт казачий банда и партизан. Русские совершают крупная ошибка, не желая захотеть дружба с германской власть...
- А почему ваши солдаты стреляют в баб, когда они на поле картошку копают? Какая же тут дружба?..
- Запретный зон! - восклицает Штрумф. - Бестолковий люди!
- Часового поставить - и вся недолга. Зачем же из ружей в народ палить? - возражает дед Рыгор.
Ответ старика ставит генерала в тупик. Он умел видеть людей насквозь, умел быстро принимать решения и проводить их в жизнь, но сейчас простые слова старика обескураживают его.
С начала военных действий на востоке он понял, что успех немецких армий объясняется их временным количественным превосходством над противником. Упорство русских, с каким они защищали свою землю, заставляло старого генерала о многом задуматься. Даже этот стоявший перед ним раненый русский старик в рваном пиджаке, с грязной, давно не чесанной седой бородой, в стоптанных лаптях, не хотел признавать его генеральского превосходства, различия положений, культурного неравенства и, наконец, военной силы победителя. Без страха, с чувством внутреннего достоинства старик откровенно враждебен ему и никогда не скажет того, что от него требуют. Он горд и непреклонен. "Он не фанатик, - приглядываясь к нему, заключает генерал. - У него в бане лежит умирающая жена, а он привел разведчика к генеральской штаб-квартире... Что хочет от жизни этот гордый старик?"
Вот этого-то генерал и не мог понять. И бессилен он был отыскать в этом человеке его слабые стороны.
Страшной ненавистью встречала фашистов русская земля. Как-то раз, взглянув на карту Советского Союза, генерал Штрумф прикинул расстояние от Москвы до Владивостока: оно исчислялось девятью тысячами километров, а немецкие армии все еще находились на границе Смоленщины и Белоруссии... Штрумф вспомнил слова Гитлера: "Стоит мне топнуть ногой, как ведущие страны Европы преклонят колени и будут заглядывать мне в рот..."
"Сколько раз придется фюреру топнуть ногой, чтоб шагнуть по сибирской тайге до Байкала? Растягиваем коммуникации, а стратегической инициативы так и не имеем", - размышлял генерал, не отрываясь от карты.
Фюрер нервничал и торопил с наступлением на Москву. Видные представители высшего командования в августе 1941 года проявили на совещании у фюрера некоторое колебание и высказались за переход к обороне на Днепре, а также предложили изменить весь стратегический план войны.