Глубокие раны

Маркус Новак сидел за письменным столом своего маленького офиса и тщательно сортировал документы, которые ему понадобятся для переговоров послезавтра. Кажется, наконец-то проект, на который он потратил столько времени, сдвинулся с места. Недавно Франкфурт выкупил Техническую Ратушу, которая в процессе масштабного оздоровления старого города должна быть снесена. Еще летом 2005 года в городском парламенте Франкфурта шли бурные дебаты о том, здания какого архитектурного стиля должны быть возведены на месте отвратительного бетонного блока. Было запланировано восстановление фрагментов бывшего старого города между собором и площадью Рёмерберг; семь разрушенных во время войны зданий фахверковой конструкции, имевших историческое значение, должны были быть реконструированы максимально близко к оригиналу. Для такого талантливого, но недостаточно известного реставратора, каким являлся Маркус Новак, такое задание означало больше, чем просто невероятный профессиональный вызов и обеспечение работой его фирмы в течение нескольких лет. Ему предоставлялся исключительный шанс сделать свое имя известным на весь регион, так как амбициозный проект, несомненно, привлечет к себе большое внимание.

Звонок на мобильник вырвал Маркуса Новака из потока его мыслей. Он стал искать аппарат под горами планов, чертежей, таблиц и фотографий, и сердце его забилось сильнее, когда он увидел номер на поцарапанном дисплее. Он ждал этого звонка! Со страстным желанием и в то же время с угрызениями совести. Маркус помедлил какое-то время. Собственно, он твердо обещал Тине позже пойти на спортивное поле, где спортивное общество «Фишбах», как и каждый год, разбило шатер и организовало большой праздник встречи мая. Новак смотрел на телефон и задумчиво кусал нижнюю губу, но искушение было слишком сильным. «Проклятье», — тихо пробормотал он и включил кнопку ответа.

За весь день Роберт Ватковяк не выпил ни капли алкоголя… ну, почти ни капли. Час назад он смешал две капсулы «Прозака»[9] с глотком водки. Она не пахнет. Роберт обещал Курти ничего не пить и сейчас чувствовал себя вполне прилично — голова его была совершенно ясной и руки не дрожали. Ватковяк ухмыльнулся своему отображению в зеркале. Что все же делает аккуратная стрижка и приличные шмотки! Дорогой дядя Герман был настоящий немецкий чиновник-филистер и придавал большое значение безупречной и опрятной внешности. Так что лучше было явиться к нему надлежащим образом одетым и гладко выбритым, без «шлейфа» от шнапса и красных глаз. Правда, до денег дело все равно бы дошло, но ему казалось, что свое желание лучше выразить в вежливой форме.

Только благодаря чистой случайности пару лет назад он наткнулся на темную тайну старика, которую тот искусно скрывал от всего мира, и с тех пор они были лучшими друзьями. Что бы сказали на это дядя Йосси и мачеха, если бы узнали, чем занимался дорогой дядя Герман в своем подвале? Ватковяк прыснул со смеху и отвернулся от зеркала. Он не был так глуп, чтобы им об этом рассказывать, так как тогда навсегда иссяк бы этот источник доходов. Одна надежда на то, что старый тюфяк еще поживет! Роберт провел тряпкой по черным лаковым туфлям, которые специально купил вместе с серым костюмом, рубашкой и галстуком. На это он потратил почти половину денег, которые ему дал дядя Йосси, но эти инвестиции имели смысл. В хорошем настроении около восьми Ватковяк вышел из дома. Курти должен был встретить его на вокзале ровно в восемь.

Августа Новак любила сумерки. Она сидела на деревянной скамье позади своего маленького домика и наслаждалась вечерним покоем и пряным ароматом близлежащего леса. Хотя прогноз погоды обещал явное похолодание с дождем, воздух был мягким, и на безоблачном вечернем небе засияли первые звезды. В рододендроне перекликались два черных дрозда, на крыше ворковал голубь. Было уже четверть одиннадцатого, и вся семья развлекалась на «Танцуй в май»[10] на спортивном поле. Кроме Маркуса, ее внука, который все еще сидел за своим письменным столом. Они этого не видели, эти завистники, которые оклеветали мальчика, когда он со своей фирмой добился успехов. Никто из них не был способен работать по шестнадцать часов в день без выходных и отпуска!

Августа сложила руки в замок и скрестила лодыжки. Если ей не изменяла память, то она никогда раньше не чувствовала себя так комфортно в своей долгой, полной труда и забот жизни. Гельмут, ее травмированный войной, душевно больной муж, который не мог удержаться ни на одной работе больше четырех недель, а последние двадцать лет своей жизни был не в состоянии хотя бы на шаг отойти от входной двери, умер два года тому назад. Августа уступила настоятельной просьбе своего сына и переехала в небольшой дом на территории фирмы в Фишбахе. В деревне в Зауэрланде после смерти Гельмута ее больше ничего не удерживало. Наконец она обрела покой, и ей не надо было больше терпеть звуки постоянно включенного телевизора и немощь мужчины, к которому она даже в лучшие моменты их совместной жизни, пожалуй, испытывала равнодушие.