Глоток неба

Почему‑то глядя на этих троих, стоящих в тени дубов, она почувствовала, что устала больше, чем за все время с тех пор, как вышла наружу. Особенно Мик — пытается оседлать Кинга, сжимает его мускулистыми маленькими ногами, вцепилась в напрягшееся тело — казалось, собака в любой момент готова на нее кинуться.

— Смотри, мама! Кинг…

Миссис Лейн нервно дернула плечом.

— Мик — Говард, уведите это животное сию же минуту — слышите меня? — и заприте его где‑нибудь. — Тонкие руки бессмысленно жестикулировали. — Сию минуту.

Дети покосились на Констанс и двинулись по лужайке к передней веранде.

— Ну, — сказала миссис Лейн, когда они ушли, — ты что, просто встала и вышла?

— Доктор сказал, что мне можно — наконец‑то. Они с мисс Уэлан взяли старое кресло на колесиках из подвала и — помогли мне.

Слова, так много сразу, утомили ее. И когда она позволила легкому удушью перехватить дыхание, кашель начался снова. Она перегнулась через подлокотник с салфеткой в руке и кашляла, пока чахлая травинка, остановившая ее взгляд, не отпечаталась в памяти неизгладимо, как щель в полу возле кровати. Когда кашель прекратился, она выбросила салфетку в картонную коробку возле кресла и посмотрела на мать — та стояла к ней спиной возле куста таволги, рассеянно пытаясь подпалить цветы угольком сигареты.

Констанс перевела взгляд с матери на голубое небо. Ей показалось, следует что‑нибудь сказать.

— Мне бы сигарету, — произнесла она медленно, подстраивая слоги к слабому дыханию.

Миссис Лейн обернулась. Ее рот, слегка подергиваясь углами, растянулся в слишком веселой улыбке.

— Вот это было бы мило! — Она кинула сигарету на траву и затоптала носком туфли. — Я думаю, может, самой бросить курить на некоторое время. У меня во рту все воспалилось и мохнатое — как грязный котенок.

Констанс слабо рассмеялась. Каждый смешок, отрезвляя, давил на нее чудовищным грузом.

— Мама…

— Да?

— Доктор утром хотел с тобой увидеться. Просил ему позвонить.

Миссис Лейн сорвала с куста таволги цветущую веточку и смяла в пальцах.

— Зайду внутрь и поговорю с ним. Где эта мисс Уэлан? Она что, просто высадила тебя на лужайку, когда я уехала — псам на милость и…

— Тш–ш, мама. Она в доме. У нее, знаешь ли, сегодня с полудня выходной.

— Да? Ну, сейчас же еще не полдень.

Шепот легко проскользнул наружу вместе с дыханием.

— Мама…

— Да, Констанс?

— Ты… ты вернешься? — Говоря это, она смотрела в сторону — смотрела в небо, обжигающе, лихорадочно голубое.

— Если хочешь, я выйду.

Она смотрела, как мать пересекла лужайку и вышла на посыпанную гравием дорожку к парадной двери. Шаги порывисты, как у маленькой стеклянной марионетки. Каждая худая лодыжка чопорно огибает другую, тонкие костлявые руки жестко покачиваются, хрупкая шея клонится набок.

Она перевела взгляд с молока на небо и обратно.

— Мама, — произнесли ее губы, но звук получился лишь утомленным выдохом.

Она едва прикоснулась к молоку. Два жирных пятна сползли с края стакана. Значит, она сделала четыре глотка. Дважды в хрустальной чистоте, дважды — с дрожью, закрыв глаза. Констанс повернула стакан на дюйм и погрузила губы в молоко с чистого края. Молоко прохладно и дремотно поползло ей в горло.

Когда миссис Лейн вернулась, на ней были белые нитяные перчатки, а в руках позвякивали ржавые садовые ножницы.

— Ты позвонила доктору Рису?

Женщина еле заметно двинула углами рта, словно сглатывая.

— Да.

— И?

— Он считает, что лучше всего — не откладывать поездку надолго. Не оттягивать — чем быстрее ты устроишься, тем лучше.

— И когда? — Она чувствовала, как подрагивает пульс в кончиках пальцев, вибрирует на прохладном стекле, будто пчела в соцветии.

— Как насчет послезавтра?

Дыхание сорвалось на горячие удушливые вздохи. Она кивнула.

Из дома донеслись голоса Мик и Говарда. Кажется, они спорили о поясах для купальников. Голос Мик перерос в визг. Затем звуки стихли.

Вот из‑за чего она чуть не плакала. Она думала о воде: как вглядывается в ее гигантский зеленый водоворот, горячими руками ощущает ее прохладу, разбрызгивает ее долгими и легкими ударами. Прохладная вода — цвета неба.

— Ох, я чувствую себя такой грязной…

Миссис Лейн держала наготове ножницы. Она вскинула брови за охапкой белых цветущих ветвей.

— Грязной?

— Да — да. Я не была в ванне уже — уже три месяца. Меня тошнит от губки — как ею возят…

Мать присела подобрать клочок конфетной обертки, секунду тупо на него смотрела, а потом снова уронила на траву.

— Я хочу поплавать — чтобы прохладная вода вокруг. Это несправедливо — несправедливо, что я не могу.

— Тш–ш, — раздраженно прошипела миссис Лейн. — Тише, Констанс. Не надо нервничать из‑за чепухи.

— И волосы у меня… — Она подняла руку к жирному узлу, свисавшему с затылка на шею. — Не мыты — месяцы — кошмарные мерзкие волосы, я от них с ума сойду. Я могу терпеть все — и плеврит, и трубки, и туберкулез, но…

Миссис Лейн так крепко держала цветы, что те безвольно съежились, будто устыдившись.

— Тш–ш, — безжизненно повторила она. — Это необязательно.

Небо пылало ослепительно — струи голубого пламени. Удушающие и убийственные для воздуха.

— Может, если их коротко обрезать…