Глобальный проект

Шандору было далеко за пятьдесят, в двух своих прошлых браках он любил молодых женщин, одна из которых сейчас была бы его ровесницей, а другая годится ему в дочери. Третья супруга, Тереза, могла бы стать ему старшей сестрой или теткой, но она постоянно претендовала на роль пылкой, богатой и властной любовницы. Ее страсть к сексу была неутолимой, уверенность в собственной неотразимости и желанности — непоколебимой. Любой по счету муж обязан был петь ей бесконечные дифирамбы и не вылезать из постели. Еду в дом приносили из бистро, полы не мылись годами, разговоры велись исключительно «про это». Уже через неделю своей брачной эмиграции Шандор Меснер понял, что женился на психопатке, нуждающейся в серьезном лечении. Если бы нашлись деньги на медицинское обследование, то французская жена, скорее всего, оказалась бы в клинике. Но у него денег не было, а даром подобные недуги не лечат.

То, что в начале знакомства казалось ему преимуществом — отсутствие детей и других родственников — на деле оказалось страшной трагедией. К старости Тереза так и не повзрослела, не научилась принимать в расчет чужое мнение, чувствовать себя в своем времени и возрасте. А затянувшееся детство гнилым пластырем накрыла старческая деменция. Будь у нее близкие, они бы могли внять очередному мужу и заставить ее лечиться. По крайней мере, он мог бы рассказать кому-то из них о том, что происходит, и надеяться, что ему поверят.

Единственной отдушиной стала работа, найденная с огромным трудом, втайне от супруги. Помогла, как ни странно, тоже женщина: старая черная эмигрантка, консьержка в подъезде. Она оказалась одной из немногих, кто верно оценивал состояние Терезы и по-матерински сочувствовал Шандору. И еще — она плохо знала французский и неплохо русский. Совсем как Шандор. Речь новой неласковой Родины запоминалась с трудом, а выученный в детстве волевым решением страны Венгрии ведущий язык социалистического лагеря всплыл из глубин памяти, и Меснер уверенно воспроизводил русские слова, фразы, даже тексты песен. Черная Катрин никогда не была в Венгрии, но она училась в Донецком горном институте, даже работала когда-то инженером. Ее маленькая африканская страна недолго была советской колонией. Военный переворот в одну ночь все изменил. Муж Катрин, тоже учившийся в Советском Союзе, погиб в тюрьме, сын с семьей отправился в Америку, зять выбрал Францию. Катрин недолго решала, к кому из детей присоединиться — дочь ждала двойню и нуждалась в помощи. Пришлось переехать из Киншасы в Париж, сменить профессию инженера на должность няньки, мойщицы общественного туалета и, наконец, когда близнецы пошли в школу, стать консьержкой при дешевых апартаментах. Когда Тереза окрутила очередного молодого мужа-иностранца, близнецам было уже по двенадцать, их бабушке — шестьдесят пять. Она жила одна в цокольном этаже сдаваемого внаем клоповника, арендовала комнату с кухней. Уборная была общая — вся обслуга жила в соседних конурах, на которые полагалось одно «очко» и одна душевая кабинка. Дежурили по графику — мыли унитаз, душевой поддон, керамическую плитку.

Все это она рассказала Шандору за один очень поздний вечер, когда, устав от капризов супруги, он просто убежал на улицу, часа два померз под холодным дождем, вернулся в подъезд и сушился у батареи, боясь подниматься к себе.

— Все ее мужья убегали вечерами. Некоторые не возвращались, — философски заметила Катрин, пока Меснер пытался обсохнуть.

— Наверно, у этих некоторых были деньги, чтобы пристроиться где-то еще, — грустно промямлил Шандор. — Или они были моложе и смелее…

— Может быть…

— Скажите, а те мужья, которые все-таки возвращались, — что случалось с ними?

— Боюсь, по-французски мне не объяснить вам как следует. Вы еще какие-нибудь языки знаете?

Так и выяснилось, что они оба знают русский, язык его школьного детства, ее студенческой молодости. А эти годы вспоминались как самое лучшее и светлое в прошлой жизни.

Катрин объяснила Шандору, что два молодых мужа, оба цветные, сбежали сразу же. А один белый — болгарин — умер от инфаркта прямо в постели.

— Медсестра рассказывала, весь был в губной помаде, я-то сама не видела, его выносили уже в пакете, — говоря это, женщина понизила голос, хотя поблизости никого не было.

Про то, что его предшественник скончался от инфаркта, Шандор знал, но о том, что Тереза сама его замучила, даже не подозревал. Ему стало так страшно и горько, что он заплакал. Уткнулся носом в ребристую, еле теплую гармошку батареи и затрясся всей спиной. Консьержка поднялась из-за столика, подошла к Меснеру. Она очень хотела его утешить. Меснер потихоньку успокаивался. Наконец нашел в кармане несвежий платок и высморкался в него.

— Как мне быть?