Глобальный капитал. В 2-х тт. Т. 2

Однако и с социально-экономической, и с политико-гуманистической точки зрения эти модели были тупиковы и столь античеловечны, что разгром их цитаделей (именно так - разгром, а не просто поражение) в итоге Второй мировой войны был абсолютно закономерен, хотя и дался человечеству чудовищной ценой. Причина этого на социофилософском языке заключается в том, что кроме логики и интересов капитала наш мир творит и альтернативная сила - социальное творчество антикапиталистических сил. Да, в XX веке оно имело крайне противоречивые, в том числе мутантные формы, о чем мы уже упоминали не раз в наших предыдущих работах²⁰, но фашизм в итоге победили именно они: народы СССР и антифашистские силы Европы, Америки, Азии. Более того, эта форма, в силу своей исторической тупиковости, характерной любой попытке решать внутренние противоречия за счет внешней экспансии, оказалась в конечном счете стратегически неадекватна и интересам корпоративного капитала. Компромисс с антикапиталистическими силами оказался более адекватен и вызовам научно-технической революции, и задачам снятия угрозы социалистической альтернативы.

Итак, названные выше противоречия и появление новых вызовов капитализму в лице научно-технической революции, а также социальных достижений «реального социализма» (в рамках которого противоречия оказались также замешаны чудовищно густо - но об этом в других работах) и других антиимпериалистических сил заставили капитал сделать описанный выше второй шаг по пути подрыва своих основ.

При этом формирование социального рыночного хозяйства и социал-демократических систем стало формой прогрессивного направления развития переходных отношений внутри позднего капитализма, вызвав к жизни ряд важных ростков будущего (от демократических систем социальной защиты до партисипативного управления), показав, чего могут (и чего не могут) добиться в рамках капитализма трудящиеся, объединенные в мощные профсоюзы; граждане, создавшие общенациональные экологические и потребительские движения; выдающиеся деятели культуры (Пикассо, Сартр, Эйнштейн), возвышающие свой голос в защиту мира и социальной справедливости.

При этом, естественно, поздний капитализм лишь частично видоизменился, оставшись по сути антагонистическим способом производства, сохраняющим не только свои основы (отношения эксплуатации наемного труда), но и все основные черты империализма, включая власть монополий и милитаризм (достаточно вспомнить уничтожение в концлагерях десятков тысяч греческих коммунистов «цивилизованными» британцами, сотен тысяч алжирцев - «мирными» французами, миллионов вьетнамцев - «демократическими» США, чтобы понять это).

Существенно и другое: исходное качество социал-реформистской модели состоит в том, что она по определению обременена пределом незавершенности. Мера социализации рынка и капитала даже в рамках относительно-прогрессивной социал-реформистской модели ограничена ключевым параметром: сохранением экономической природы и политической власти корпоративного капитала. Отсюда конечная стратегическая тупиковость и бесперспективность и этой (а не только реакционных - фашистской и т.п.) модели. Так, государственное регулирование может развиваться только в той мере, в какой оно не замещает свободную конкуренцию как господствующий механизм аллокации ресурсов, мера перераспределения прибыли не может превысить величины, делающей ее главным мотивом жизнедеятельности капитала и т.п. Как говорит знаменитый анекдот, цель переходящего дорогу социал-демократа состоит в том, чтобы остановиться, дойдя до разделительной полосы...

Другим внутренним барьером, непреодолимым для социал-реформистской модели, является продолжение ее главного достоинства - системы отношений сознательного формирования норм и правил, регулирующих наряду с рынком систему социально-экономических отношений и создающих «коридоры», в рамках которых осуществляется товарнокапиталистическая активность. Тем самым товарный фетишизм рынка в рамках этой модели дополняется фетишизацией правовых норм и институтов. В результате все названные выше параметры - (1) институциональный фетишизм вкупе со (2) стратегической тупиковостью и (3) сохраняющимся товарно-денежным фетишизмом - обусловливают то, что социал-реформистская модель в итоге оказывается обречена на застой (он отчасти сходен с застоем СССР 1970-х²¹) и то, что мы бы назвали экзистенциальной политэкономической скукой.