Глиняный колосс

Я поднимаю глаза. С портрета над столом на меня молча взирает тот, приставкой к имени которого частенько употребляют «Кровавый». После одноименного воскресенья… Так ли это на самом деле? В конце концов, именно к нему, Слава, ты так долго шел. Так что — вперед, остался один шаг!

Почти привычно уже набираю полную грудь воздуха.

— Ваше высокопревосходительство, знаю, это прозвучит странно и неправдоподобно, но все же… — Я распрямляю плечи, глядя Витте прямо в глаза. — Я попал сюда, в тысяча девятьсот пятый год, из двадцать первого века. Из две тысячи шестнадцатого года…

— Сенсация, сенсация!!! — Писклявый голосок заставляет вогнуться внутрь барабанные перепонки. — Морское сражение у Сахаринских берегов, япошки повержены! Сенсация…

Эвона как… Именно «Сахаринских»? Не Сахалинских, нет?.. Я с трудом открываю глаза. Действительно, пацану-газетчику надо в реанимации работать. Покойников будить то есть… Будет спрос!

Информация у газетчика явно устаревшая — о том, что эскадра Рожественского сумела неожиданно атаковать десантные пароходы, стало известно еще вчерашним вечером. Сопровождающий десант отряд адмирала Камимуры завязал было сражение, но вскоре ретировался, оставив поле боя за русскими. Дальнейших подробностей, судя по выкрикам парня, пока нет. И газета у него явно давешняя…

Вытягиваясь на диване, я до боли зажмуриваю глаза — как же здорово все-таки вот так, без забот и волнений, просто поваляться в кровати… Давно ли это было в последний раз?

Со стены на меня угрюмо глядит портрет пожилого лысого дядьки в шитом золотом мундире. Сколько ни искал под ним хоть какой-нибудь надписи, сколь ни разглядывал вдоль и поперек — мужик так и остался мною неидентифицирован. А спросить стесняюсь: я человек скромный, да и стыдно показывать свою дремучесть. Про себя я все же окрестил того «Совестью». Да-да, взгляд выпученных глаз так и проникает в самое оно. Нутро…

Попытка вновь провалиться в сон, спрятавшись от взгляда «Совести», немедленно пресекается новым газетчиком под окном. У этого голос посолидней — видать, уже подросток:

— …Мукден отбит! Мукден отбит!.. Слава богу, слава богу… Трагическая гибель генерала Линевича…

Оп-па!.. Сон снимает, как не бывало. Через секунду ноги уже в тапочках, руки лихорадочно напяливают халат. «Фига себе, жаль деда-то…» — бормочу я, приоткрывая дверь купе. Взгляд немедленно упирается в жандармскую спину. Мой рост — метр восемьдесят пять, но чтобы заглянуть тому в лицо, голову приходится немилосердно задирать…

— Эй… Газету принести можешь? О ранении Линевича?

На макушке пожарной каланчи возникает голова в лихих усищах и фуражке. Оглядев окрестности и обнаружив наконец меня, голова отрицательно мотается:

— Не положено…

Все верно, отлучаться ему нельзя. Денно и нощно отряд жандармерии охраняет персону особой важности, везомую в Петербург к самому… Даже когда я хожу в сортир, простите, за дверью тяжко дышит такой вот хлопец. На перрон меня тоже не выпустят. Но… Россия же матушка! Строгость законов чем у нас компенсируется? Правильно, исконной русской бедой — повальным взяточничеством! Щас все решим.

Мятая купюра незаметно перекочевывает из моей ладони в его. Пробыв там чуть-чуть, непонятным образом исчезает в просторах обшлага. Будто пылесосом втянулась — чудеса, да и только! Такие фокусы наблюдал лишь у себя в будущем, в автомобиле одного из подразделений полиции. Той, в частности, что зовется «дорожной»…

— Сделаем!.. — не оглядываясь, шепчет каланча, и я закрываю дверь.

Какая колоссальная все-таки разница. Еще совсем недавно меня тоже охраняли жандармы. Правда, те охраняли опасного, важного преступника. Эти же — оберегают меня от предполагаемых таковых. В обоих случаях исходные данные вроде бы схожие, но чувствуешь себя — совсем иначе!

Через пару минут я жадно утыкаюсь в пахнущий свежей типографской краской листок.

Верхним заголовком, жирными буквами, короткий текст:

«Срочная телеграмма с фронтов. Главнокомандующий Маньчжурской армией, генерал-адъютант Н.П. Линевич убит во время сражения за Мукден. Японцы оставили город после упорных боев».

 Все.

Разочарованный, я отбрасываю газету, но в последний момент глаза ловят название издания, и сердце нещадно екает: «Народная летопись», Новониколаевск…

В растрепанных чувствах я подбегаю к окну, откидывая шторку. Передо мной небольшое деревянное строение с претензией на изысканность: крыша над входом выполнена в виде двух причудливых зубцов, выкрашено свежей белой краской… И только-то? Так вот как ты выглядел раньше, вокзал будущего мегаполиса? Сколько раз я тут проезжал… Буду то есть проезжать… Лет через сто!

Третьи уже сутки я мчусь в личном поезде премьер-министра Витте в Петербург. Конечно же я подозревал, что когда-нибудь пересеку эту точку. Но в глубине души надеялся, что произойдет это ночью и я не замечу…