Глиняный бог

— В том-то и дело, что прописных истин нет. Каждый новый этап развития — это пересмотр всех существующих понятий и даже смысла слов, которыми они выражаются. Сначала было “душа”, после “сознание”, теперь это может быть что-нибудь совсем другое. Впрочем, пока оставим это. У меня к вам есть один, так сказать, дилетантский вопрос как к специалисту.

— Пожалуйста.

— Бывает ли так, что человек вдруг начинает думать, что он не Джон Смит, а Магомет?

— Сколько угодно.

— И, наверное, в психиатрии для этого существует какое-нибудь название?

— Конечно.

— А как вы думаете, этот новоявленный Магомет действительно чувствует себя, как пророк, или он только притворяется?

Я усмехнулся.

— Для этого нужно побывать в шкуре такого сумасшедшего. Но я уверен, что он действительно чувствует себя Магометом.

Больше он ничего не спрашивал.

Мы поднялись на второй этаж (теперь уже настоящий второй этаж) и остановились у одной из дверей.

— Теперь ваше жилье будет здесь, — сказал Боллер.

— Мне нужно что-нибудь делать?

— Пока нет.

— Почему вы мне рассказали историю про электронные машины?

Он усмехнулся.

— Вы принадлежите к тому числу людей, которые должны до всего дойти самостоятельно. Вам нужна только затравка, начальный импульс. До свиданья.

Когда он скрылся, я толкнул дверь и застыл на пороге.

Закрытые жалюзи снаружи были освещены ярким солнечным светом, и от этого комната была наполнена оранжевым полумраком. На фоне широкого окна я увидел силуэт женщины. Ее лица не было видно, но я сразу догадался, что это была Катарин.

12

Она стояла посреди комнаты и совершенно не двигалась. Как статуя.

— Катарин? — спросил я.

Она молчала, и тогда я обошел ее справа, чтобы открыть жалюзи, но она поймала мою руку.

— Не надо. Прошу тебя…

Мои глаза привыкли к полумраку, и я увидел, что она стояла совершенно растерянная, бледная, и только большие глаза отражали оранжевую решетку, которой было закрыто окно.

— Как вы сюда попали?

— Вы?

— У вас есть ко мне дело? Вас за мной послали? — я старался угадать, что привело ко мне помощницу и секретаря Боллера.

— Не знаю. Не знаю… Только мне кажется, что мы с тобой уже давно на “ты”…

Я слегка дотронулся до ее плеча и тихонько подвел к креслу.

Она села и закрыла лицо руками.

— Вам плохо?

— Оставь меня… Так бывает всегда… Всегда так было…

— Что было? — я старался быть как можно ласковее и присел на подлокотник кресла. — Перестаньте плакать и расскажите, что случилось. Катарин, ну, ну же! Кто вас обидел?

Она подняла заплаканное лицо.

— Ты…

— Я?

— Зачем ты меня называешь Катарин?! И почему ты все время говоришь “вы”? Разве…

Я сделал еще одну попытку открыть окно, но девушка крепко вцепилась в мою руку и спрятала свое лицо у меня на груди. Она вся дрожала.

— Объясни. Я ничего не понимаю.

Теперь Катарин громко всхлипывала, и только изредка прорывались бессвязные слова: “вы”… “ты”… “так больше нельзя”… “боже, как страшно”…

Я решил, что нужно говорить о чем-нибудь таком, что отвлекло бы ее от мрачных мыслей.

— А знаешь, мы только что бродили с Боллером в лесу, и он рассказал мне смешную историю, как он и его сотрудники не могли решить, какой из двух электронных ящиков — мозг! Было о чем спорить, правда?

— Было, — прошептала она. — Я всегда утверждала, что мозг это то, где хранится только память. Тот, второй ящик, и был мозгом.

— Так ты тоже принимала участие в споре? — удивился я.

Она кивнула головой.

— Но все не так просто, как это казалось некоторым, в том числе и профессору Боллеру…

Ее голос все еще дрожал, но она перестала плакать. Я уселся на стол против нее.

— А в чем сложность? — спросил я.

— Когда мозг и аппарат мышления работают вместе, происходит какое-то таинственное взаимовлияние, и тогда в мозг что-то попадает из хранилища информации, а из мозга в хранилище информации и, наверное, при этом меняется и то, и другое…

— И ты все это знаешь? Вот уж не думал? Кем ты работаешь у Боллера?

— Как когда. Иногда я помогаю ему в опытах. Иногда анализирую электрофизиологические даннгые. А иногда… Да я же тебе уже рассказывала…

— Ты — мне?

Она вздохнула и замолчала. Ее горячая влажная рука медленно гладила мою, а широко раскрыты о глаза смотрели в угол комнаты, из которого выползал солнечный зайчик.

— А может быть, и не говорила, — наконец, произнесла она задумчиво. — Кто знает… Пэй, ты меня еще любишь?

Наверное, прошло много времени, потому что луч солнца перенесся на стену, а мы все сидели, погруженные в мучительные думы, и каждый из нас боялся нарушить молчание. Наконец, я не выдержал и, нагнувшись к самому уху девушки, спросил:

— Катарин, с чего ты взяла, что я тебя люблю? Я тебя вижу всего второй раз.

Она покачала головой, не сводя глаз с солнечного пятна на стене.

— Ты меня слышишь? — прошептал я. — Да.

— Почему ты не отвечаешь?

— Я сейчас не Катарин…

— А кто же?

— Голл. Я вспомнила цирк и того лейтенанта…