Глина

— Ну ладно.

А глаз так и не отвел.

18

Всю неделю глиняные младенцы копошились и хныкали в моих снах. Дьяволята с кургузыми крылышками квохтали, кудахтали, вспархивали. Я сказал себе: я не прав. Наверняка. Стивен правду сказал: я обманулся. Все это — иллюзия. Я вспомнил о том, что нас сотворил Господь. Может, художники тоже подобны Богу, в каждом из них — частица Бога. Я подумал: один ли Бог способен вдохнуть жизнь в мир, способен к сотворению? Все вспоминал голос Стивена: «Оживи. Шевельнись». И все вспоминал то странное, что видел своими глазами.

На той неделе Трёп принес на свой урок несколько мешков глины. Я взял кусок и попытался из него что-то слепить. Глина была холодная, шершавая. Она отказывалась принимать красивую форму, которую я хотел ей придать. В руках моих возникали непонятные, безмозглые уродские штуковины. Я посмотрел на полку, где стояли красивые апостолы Стивена. Вижу — Джорди быстренько скручивает руки да ноги, приделывает глаза на стебельках, прорисовывает чешую, когти. Вижу, у него получается отвратительная многоножка. Трёп поднял ее повыше, показал классу. Какая смелая, восхитительная работа, говорит. Создание, всплывшее из самых глубин тьмы, самый-самый настоящий монстр.

И как засмеется:

— Кстати, многие считают, что художник в своих произведениях придает внешнюю форму собственной внутренней сущности, — говорит.

Поднес монстра к лицу Джорди и ахнул от ужаса: ну до чего похожи! Я заметил, что Мария смотрит на меня. Она подняла кусок глины, наполовину ставший лошадью, и изобразила, как та скачет перед ней по воздуху. Улыбнулась мне. Я поднял руку:

— Сэр.

— Да, Дейви?

Я попытался сформулировать вопрос:

— А вы правда думаете, что художник — почти как Бог?

— А!

Трёп откинул назад волосы. Подергал свою бороденку, задумался. А потом вдруг потянулся к полке у себя над головой и достал пыльную Библию.

— «И создал Господь Бог человека из праха земного, — прочитал, — и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою».

Закрыл книгу. Прошелся вправо-влево по кафедре, обхватив рукой подбородок.

— Мы действительно подражаем ему до определенной степени…

Некоторые в это время швырялись глиной. А Трёп даже не заметил — или сделал вид, что не заметил, — когда кусочек едва не попал ему в голову и шмякнулся о доску.

— Но можно ли сравнивать человеческое творчество и божественное сотворение? — спросил он. — Этот вопрос увлек многих на темный и даже губительный путь. Как бы ответили на этот вопрос наши священники? Были времена, когда к их ответам присовокуплялись кипящее масло, тиски для дробления костей и дыбы. — Он улыбнулся монстру, созданному Джорди. — Нет, Дейви, — сказал он, обращаясь ко всем, — мне кажется, что художник — обычный человек, человек, наделенный удивительным мастерством, которое, возможно, и даровано ему Богом, но все же остается… человеческим. — Осторожно поставил монстра обратно на парту Джорди. — Мы в отличие от Бога не в силах создать душу. В отличие от Бога мы не в силах создать жизнь. И тем не менее кто в состоянии ответить, где предел нашей способности к творению?

Пока Трёп говорил, Джорди лапал и теребил свой кусок глины. Дунул монстру в страшенную пасть. Поднял его повыше, покачал на ладони, рычит:

— Привет, Дейви. Сейчас я тебя съем.

Мария водила своей лошадкой по парте, будто та скачет. И все время улыбалась мне.

Когда Трёп наконец заткнулся, Джорди толкнул меня в бок, довольный до смерти:

— В жизни не догадаешься, что я сделал.

— Ну наверняка, — говорю. — В жизни не догадаюсь.

— Я назначил Черепу встречу.

— Шутишь!

— Вот и нет. Повидался со Скиннером. Мы обо всем договорились. Вечером во вторник. Будет перемирие.

— Как так — встречу? После…

— Я ему сказал, что Стивен Роуз — чокнутый придурок. Сказал, что у него мать в дурдоме и все такое. Даже сказал, что, хотя он и католик и живет в Феллинге, мы с ним не водимся.

— А мы не водимся?

— Понятное дело. Я сказал, что сам бы его вздул, если бы не святой отец.

— Так у нас встреча с этим, на хрен…

— Да знаю, но Скиннер сказал, что на самом деле не такая уж он сволочь. Говорит, в душе он добрый.

Я посмотрел на Джорди. Он ухмыльнулся:

— В каждом есть что-то хорошее, дружище. Помню, ты и сам что-то такое говорил.

Мне ответить нечего.

— А живется ему ох как несладко, — говорит Джорди.

— В смысле, кому?

— Ну, Черепу.

— Ой, как же мне его жалко.

Джорди хохотнул:

— Угу. Бедная мятежная душа.

Я хмыкнул и давай дальше мять глину. Покатал ее ладонями по крышке парты, получился этакий дурацкий червяк. Я вспомнил про младенца, который корчился в руках у Стивена. Вспомнил, как именно Стивен шепнул ему: «Шевельнись, оживи».

Джорди поднял своего монстра повыше.

— Привет, Дейвичка, — рычит. — Что-то я проголодался.

Я покачал головой и вздохнул.

— Спокойно, малыш, — говорю. — Я спасу тебя от страшного, свирепого Черепа. Агу-агу.

А Трёп нас все подначивает:

— Трудитесь дальше, мои художники! Кто знает, какие чудеса ждут вас впереди!

19