Глазомер! Быстрота! Натиск!

– Их светлость только вот неделю как из столицы прибыли, в настроении были, когда я уезжал, а для чего он по войскам едет, так я в неведенье, – уклончиво отвечал на все вопросы прибывший гонец. И только лишь распарившись в специально протопленной для него баньке и потом хорошо приняв «на грудь», поведал он офицерам, что генерал-фельдмаршал весьма обласкан и одарен великими милостями как сенатом, так и самой матушкой-императрицей. И что вернулся он к своим войскам вовсе даже не с пустыми руками.

– «С пряниками» приедет, – решили на Буге и начали готовиться в приему светлейшего с удвоенной энергией. Белились хаты и заборы, выметались все подсохшие после весенней распутицы улицы. Мундиры и амуниция стирались, чистились, вохрились и приводились в идеальный вид.

Уже утром шестнадцатого в станицу прилетел дозорный десяток бугских казаков, доложивших, что свита главнокомандующего находится чуть более чем в двух десятках верст от Николаевской.

– Часа через три уже точно здесь будут, – подсчитал Кутузов и отдал приказ к началу построения всех частей на огромном поле возле станицы.

– Глядите всю торжественность нам тут не сломайте! – наставлял он канониров и фейерверкеров из парадных орудийных расчетов. – Палить из пушек вы начнете только тогда, когда карета светлейшего вон ту караульную будку проедет. И смотрите, чтобы не в раз все бахали, а как на Кременчугских маневрах императрицы, от орудия к орудию, перекатами!

– Первая шеренга десять, вторая восемь, третья шесть, четвертая четыре, пятая два – шаго-ом марш! – скомандовал Егоров.

Длинный строй качнулся, и шеренги разошлись на указанную им командиром дистанцию.

– Ротным офицерам приступить к осмотру своих людей!

Прапорщики, подпоручики и капитаны выскочили из общего строя и медленно от солдата к солдату начали последнюю и самую тщательную проверку внешнего вида своих подчиненных.

– Ремень подтянуть! Сапоги подчистить, вон как запылились! Пуговицы надраить! Почему они огнем у тебя не горят?! – только и слышалось в длинных рядах выстроенного полка.

Глядя на соседей-егерей, начальство и других воинских подразделений не выдержало и начало очередную проверку своих людей. Скучно никому в этот день не было.

– Едут, едут! – к караульной будке, стоявшей у Елизаветградского тракта, подскочил гонец. – У кривой балки уже кареты катят! Совсем скоро они все здесь будут!

– Шестая, пятая, четвертая, третья и вторая шеренги, кру-угом! – скомандовал Алексей. – На свои места шагом марш! Поправились и выровнялись все в строю!

А вот показалась и вереница карет. Самая большая, золоченая катила в колонне третьей, именно из нее-то под раскаты оглушительного пушечного салюта и сошел на плотно утрамбованную землю светлейший князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический.

– Ура! Ура! Ура! – ревели войска, стараясь перекричать пушечную канонаду.

Осанистый, высокий мужчина, опираясь на лакированную, украшенную драгоценными камнями и золотом трость, медленно и как-то вальяжно проследовал на самый центр огромного плаца. Вслед за ним шла огромная свита из генералов, штаб-офицеров, адъютантов, людей в мундирах и в штатском платье. Уперев руки в бока, светлейший обвел долгим взглядом все выстроенные перед ним войска.

– Начинайте, – он легонько махнул рукой, и десяток прибывших с ним барабанщиков ударили ритм торжественного марша. Пятеро горнистов протрубили сигнал «Слушайте все!», и затем над полем повисла тишина.

– Зачитывайте письмо императрицы, Иван Иванович, – махнул рукой Потемкин, и главный квартирмейстер армии, сделав шаг вперед, развернул большой свиток.

– Храбрые русские войска, предводительствуемые моими отважными полководцами, взяли считающуюся доселе неприступною османскую крепость Очаков, тем самым покрыв себя великой славой!– громко декламировал главный квартирмейстер армии, генерал-аншеф Меллер… – «…жалею весьма о убитых мужах; болезни и раны раненых мне чувствительны; жалею и Бога молю о излечении их. Всем прошу сказать от меня признание мое и спасибо…». Храбрых моих генералов, офицеров и всех нижних чинов милостью моей и признанием я жалую и повелеваю наградить их соразмерно совершенным на поле брани подвигам. А помимо того повелеваю выдать каждому деньгами полугодовое его жалованье и передать всем мое особое монаршее благоволение.