Глаза звездного цвета

Когда грузчики закончили свое дело, кто-то вытащил столы, стулья, принес еду, и все, рассевшись, устроили поминальный обед. Я не понимал, как они могли после всего этого есть – лично у меня не было никакого аппетита. И в чем вообще был смысл кушать прямо здесь? Какая-то слабая надежда, что покойник восстанет из земли, ощутив голод? Немного посидев около родителей, наслушавшись глупых слов от старых бабок, я незаметно покинул стол и направился вглубь леса.

Пройдя по тропинке до места стоянки автомобилей, я остановился и спрятался за деревьями: там была бабушка и те четверо странных мужчин, которые разговаривали с дедушкой прошлым летом. Их снова было сложно отличить друг от друга – на этот раз они были облачены в теплое пальто, на глазах были те же черные очки. Бабушка с безжизненным лицом слушала, как один из них что-то ей говорил. До меня долетали лишь обрывки фраз:

– Если станут задавать вопросы… Не стоит распространяться… Компенсацию…

Бабушка молча кивала и принимала белые конверты, которые один за другим появлялись в руках ее собеседников. Я осторожно обошел стоянку и отправился по тропинке мимо молчаливых могилок и шепчущих деревьев.

Не знаю, сколько я так шел вперед, почти ни о чем не думая, пока вокруг не стало совсем тихо. Ноги немного мерзли. Я все никак не мог забыть лица дедушки со странными глазами – с ними он казался… удивленным? Да, наверное. Но глаза… Они были такими странными – в них будто утонул целый космос, со всеми его звездами и чернотой, как у того человека из сна, который я видел на даче прошлым летом. Почему все врали про медведя? Не знали правду? Или не хотели ее принять? Перед смертью дедушка вновь прикоснулся к тайне этой звезды – и в этот раз окончательно сгорел.

Но у меня не было ненависти к этому свету. Лишь грусть и – совсем слабое – желание тоже прикоснуться к этой тайне. Почему дедушка не разрешил тогда, в лесу, подойти к этому свету? Он оберегал меня. Но не уберег себя. И я не смогу, когда это случится вновь. Я был отмечен этим светом узорами на руках – почти незаметных для стороннего наблюдателя, но очень заметных для меня…

Я остановился. Посмотрел вдаль и подумал о том, когда же я смогу вновь увидеть тот свет. Будет ли он так же добр ко мне, к моему любопытству? Откроет ли мне свою тайну – как дедушке, как королю из его странной сказки? Глядя на высокие деревья, облепленные снегом, я вдруг ясно и отчетливо понял, что буду ждать столько, сколько потребуется. Изо рта вырывался молочный пар, руки замерзли, я сунул их в карманы и крепко зажмурился, надеясь вернуть все назад или хотя бы забыть. Сквозь веки светила зима, и на миг мне даже показалось, что я прожил целую жизнь: наконец-то повзрослел, поселился в городе на съемной квартире, нашел работу с восьми до пяти и женился на красивой соседке, похожей на Дашеньку, только без заячьей губы, и наши дети, тоже красивые и сгоревшие, были похожи на нас, они смотрели на меня глазами дедушки, его голубыми глазами, хотя иногда они были карими, и каждый раз мне хотелось укрыть их от света, и не берите в руки молоток, и не смотрите на тот лес, я сам починю этот тяжелый замок, не трогайте эту игрушку, дети, я же просил ее не трогать, в ней давно перегорел светодиод, он не мог светиться этой ночью, а потом мы пойдем играть в прятки, и я спрячусь – так хорошо, как только я и умею, и моя семья больше никогда меня не найдет, воровато оглядываясь, добегу до остановки, сяду на маршрутку, потратив последнюю мелочь, потом две пересадки, выброшу в окно бьющийся в агонии мобильник, знакомая дорога, только теперь я иду совсем один, взгляд с холма на остывший пруд, безлюдная улица, ни души вокруг, никто не выглянет из окна, да и окон нет, одни дырявые проемы и распахнутые двери, а Васька больше не прячется в кустах сирени, его вообще нет, он теперь во сне, его дом почернел от горя, поднимусь по скрипучим ступеням, вдохну знакомый с детства запах, проглотив что-то едкое и соленое, поглажу шершавое фиолетовое кресло, поздороваюсь с павлинами у дворцового фонтана, мы давно с ними не виделись, а когда-то я даже расстроил их, сказав, что больше не вернусь сюда, взгляну на зеркало в прихожей, смахну с него пыль…

На меня взглянет мое бородатое лицо. Я удивлюсь, как так произошло, ведь я только что зажмурился ребенком, но удивлюсь ненадолго: было все это или нет, осталась лишь дымка на веках.

– Зачем ты пришел сюда, Мишка? – раздался скрипучий голос.

Его нельзя слушать. И глядеть на него нельзя. Потому что если взглянешь, если позволишь себе услышать его – признаешь, что все это было правдой.

– Видимо, это наша судьба, – Скрипнуло его любимое фиолетовое кресло. – Отец так старался уберечь меня от того, что произошло – и лишь разжег во мне лишнее любопытство.

Не слушать. Зажать уши руками. Не поворачиваться, пока не пройдет. Это всегда работало. Прямо как в детстве – я в домике…