«Глаза Сфинска» Записки нью-йоркского нарколога

         Этим людям было не до праздных бесед и споров, они мчались с работы в университет, потом, в полдесятого вечера, когда заканчивался последний класс, – домой. Большинство их них жили в Бронксе или Бруклине, значит, тратили, как минимум, час с лишним на езду в сабвее, вечером поезд экспрессом не идет. А ведь еще требовалось подготовиться к следующему классу – прочесть страничек 200 учебника. И написать работу – страничек на 20. И подготовиться к экзамену по другому предмету. Причем оценку «С» получить нельзя – выгонят. Можно только «А» или «В». Ну, и, помимо вышеперечисленного, дома ждет муж/жена, хочет поговорить, истосковался/истосковалась  по ласке. Ребенок в школе – не хочет учиться, крокодил. К этому набору дел и забот добавляется прохождение интернатуры: двадцать часов в неделю бесплатно нужно было заниматься обязательной психотерапевтической практикой в какой-либо клинике или госпитале. Работать с психически больными людьми. Словом, с утра до ночи часы громко тикают над головой: «тик-так» – беги, беги, опаздываешь.  

         Эти студенты мне порой напоминали грузовые самолеты на взлетной полосе. Они постоянно пребывали в готовности взлететь, даже когда сидели в аудитории, устало поглядывая на часы. Лишь только преподаватель объявлял конец урока, аудитория превращалась в аэродром, – и, груженные сумками, в которых лежали учебники, тетради, пустые пластиковые судки, наспех помытые после ленча на работе, толстые папки с какими-то бумагами, – эти самолеты – ж-ш-ж – быстро покидали аудиторию.     

         В американском колледже высока степень свободы. Человека из России это очень привлекает. Хочешь – ходи на занятия, хочешь – не ходи. Можешь появиться только на экзамене. Во время урока можешь заниматься всякой ерундой – рисуй кораблики. Хочешь – ешь: студенты часто громоздили на партах сэндвичи, пластиковые коробки с чайниз-фуд, бутылки пепси. Громко шелестели целлофановыми упаковками чипсов. Девушки красили губы, подводили ресницы. Свобода, бля.  

         Не скажу, что преподавателям это нравилось. Иногда они демонстративно кривили лица – не помню, однако, чтобы кто-то из них потребовал закрыть этот «ресторан-салон красоты». Преподы не хотели вступать в конфликт со студентами, опасаясь, что те побегут к декану жаловаться, дескать, ущемляют их свободы. Поэтому свое недовольство выражали только мимикой.  

         Со временем у меня сложилось впечатление, что преподы побаиваются не только делать студентам замечания относительно «кулинарии и косметики», но и вступать с ними в споры по культурологическим или политическим вопросам. Студенты открыто выражали свои мысли: кто-то ругал американское правительство, называя его преступным и продажным, кто-то доказывал, что Америка – страна белых расистов, антисемитов, сионистов, некоторые возмущались гомосексуалистами или, наоборот, гомофобами. Словом, народное вече, греческий ареопаг.

         Меня поражали преподаватели: как правило, они… соглашались с каждым оратором. Вернее, просто кивали головой и спрашивали, есть ли у кого-нибудь иное мнение? 

         Толерантность? Либерализм? Трусость? 

         Посещать занятия действительно было не обязательно, потому что там порой говорили о чем попало. Но в начале семестра каждый студент получал лист с расписанием экзаменов, письменных работ и списком книг, которые для сдачи экзамена следовалопрочесть. Вспоминаю эти списки с содроганием…

         Вторую группу студентов можно назвать не «трудовыми пчелками», не «грузовыми самолетами», а… прекрасными бабочками, собирающими пыльцу с цветов на лугу удовольствий и комфорта. К этой порхающей прекрасной стайке принадлежали, в основном, белые девушки из благополучных семей, приехавшие из других штатов. Закончив там,  «у себя», колледж и получив степень бакалавра по социальной работе или искусствоведению, эти девушки решили получить степень мастера психотерапии, посвятив свою жизнь служению несчастным, попавшим в беду или психическим больным людям. Не знаю, право, какие мотивы подвигли их на столь возвышенный шаг. Не замечал я за ними какого-то особенного сострадания ближнему, никакого пафоса жертвенности или рвения к науке.   

         Причины этому были не возвышенного, а вполне земного порядка: не имея склонности к другим специальностям, скажем, программированию или медицине, девушки были вынуждены выбрать профессию попроще и общедоступную. Психотерапию.

Ну, и важную роль в их выборе играл такой момент: родители оставались дома, в провинциальных городках Коннектикута и Миннесоты, а девушки  у-ле-та-ли в блестящий, грохочущий Нью-Йорк.