Глаза Фемиды

На этом месте майор Рыбаков прервал словоизлияния Тертого: «И сильно он тебя зашиб? Синяки имеются?» — «Да откуда они у меня появятся, начальник, — огорчился Тертый. — Он же меня все по животу, да по животу. Теперь вот желудок болит, мочи нет терпеть. Прикажи мне желудочных капель дать». — «Может, и прикажу, — туманно пообещал Рыбаков. — То, что синяков нет, это не беда, мы это дело поправим и синяки на тебе любые появятся, аж в камере посветлеет. Но за мою доброту, ты просто обязан на Колонтайца заявление написать. Про избиение и особенно про то, что он явный шизофреник. Остальное — дело техники». — «Ну если ты капли даешь — тогда конечно». - согласился Тертый и сел писать. Так появилось заявление, которое позволило Рыбакову своей властью административно арестовать Колонтайца на пятнадцать суток за драку в общественном месте, каким, несомненно, являлась каталажка, и получить время, необходимое для проведения психиатрической экспертизы подозреваемого неизвестно в чем. Для укрепления своей позиции, Рыбаков отправил запрос в областной психодиспансер, в котором велась подробная картотека не только на всех психически больных, но и подозреваемых и явных диссидентов к советской власти, приравненных партией и наукой к тяжело психобольным.

Когда Колонтайца по истечении срока задержания без санкции прокурора на свободу не выпустили, а наоборот, объявили об административном аресте на пятнадцать суток за, якобы, драку, он заподозрил неладное. А когда в один из дней, вместо распределения на работу его доставили для медосмотра в районную больницу, окончательно утвердился в своих подозрениях, что ему шьют дело и, в любом случае заключения в лагерь или психоизолятор ему не миновать. Тюремная зона казалась даже предпочтительнее: кормят так же, зато нет принудительных инъекций аминазином и другими гадостями, от которых мозги и тело немеют и перестают слушаться.

Доктор Славин, к которому привезли Колонтайца, не был психиатром по специальности: в больнице вообще такой специалист отсутствовал за ненадобностью. Кроме белой горячки, явления крайне редкого, сибиряки другими расстройствами психики никогда не болели. Поэтому, по мере изредка возникающей необходимости, функции психиатра приходилось исполнять молодому терапевту Славину, который благодаря модной «профессорской» бородке внешним видом вызывал уважение и вполне мог сойти за психиатра. Мнение коллег сам Славин отнюдь не разделял и к своим способностям и познаниям в психиатрии относился критически, старался почитывать специальную литературу и временами обращался к институтским конспектам. Однако отсутствие необходимой практики и опытного наставника не придавало уверенности. Поэтому предложение начальника милиции, обследовать административно арестованного Миронова на предмет обострения шизофрении или паранойи, у него не вызвало энтузиазма. К тому же он со студенческих лет негативно относился к самой идее принудительного обследования и лечения душевнобольных, считая, что это возможно исключительно с их согласия, в крайнем случае — родственников, к которым милицию отнести нельзя даже с большой натяжкой. Однако влиятельный Рыбаков сумел втянуть в дискуссию самого главного врача и, с его помощью, своего добился: обследование состоялось.